Маленькая мышка.
Миниатюра. Все произведение "Ониксовая мышка" смотри в Магии Пера

Совпадение имен почти случайно.

Маленькая ониксовая мышка сидела на подоконнике.

Маленькая ониксовая мышка сидела на подоконнике и смотрела на улицу блестящими глазками.
На улице шло все своим чередом – зима, умирая, рождала весну, которая теплом и солнышком пробуждала природу к новому витку жизни. Почки набухали, готовые взорваться фонтанчиками цветов и листочков. Трава совершенно незаметно оказалась растущей, будто и не замирала на зиму. Вороны, поправив старые гнезда, неподвижно замерли, торча из-за их краев головой и поглядывая на всех суетящихся внизу.

Маленькая ониксовая мышка сидела на подоконнике и вспоминала время, когда она весело играла.
Она могла выскользнуть из вдруг ставших неуклюжими пальцев. Она могла, шевеля полосками, бросать забавные отражения на все вокруг. Она могла, поймав лучик так, что это было совсем незаметно, начать светиться, будто внутри нее зажглось маленькое солнышко. Она могла, двигая полосками, сделать вид, что смирно сидит на месте, а в это время весело носиться вокруг.

Маленькая ониксовая мышка сидела на подоконнике, не двигаясь с того места, куда ее поставили.
Лучик солнца хотел поиграть с ней и пощекотал мышку по спинке. Но мышка сидела все так же неподвижно, словно и не почувствовала ничего. Ни одна полоска на ней не пошевелилась. Только отблески желтых, зеленоватых и коричневых тонов легли на белую поверхность подоконника. Она даже не засветилась изнутри, как в былые времена. Будто это был просто мертвый камень.

Маленькая ониксовая мышка сидела на подоконнике.

© Дракон Рассвета (Вилай). Apr 08 2008

Семечко.
Миниатюра

Никто не знал, откуда оно здесь взялось. Может, птица какая обронила. А может, весенний ручеек принес. Просто однажды весенним деньком острый зеленый росток потянулся к солнцу почти в середине небольшой лесной полянки.

Поначалу он был такой же, как и окружающие росточки. Но со временем различия становились все больше и больше. И вот, в начале лета в центре зеленой поляны расцвел дивный цветок. Он был не похож ни на один лесной или луговой, во множестве цветущие поблизости.
Дело было не в том, что он был выше окружающих – во-первых, ненамного, а во-вторых... Ну, разные же цветы бывают. Но здесь, на этой полянке, подобных ему не было.

Он был популярен. Цветочные мухи и пчелы все время опускались на его яркий венчик. Даже важные шмели прилетали сюда потереться о пахучие тычинки.

Прошло еще немного времени, и цветок понял, что он одинок... Ни песни птиц, ни даже ароматный хорал остальных цветов не были в состоянии растворить тоску, которая окутывала его все более темным облаком. Одиночество убивало. В буквальном смысле.
Яркие лепестки опали один за другим и исчезли, потерявшись среди густой травы. Он поник головой, потемневшей от тяжких мыслей.

Он плакал. Его слезы падали вокруг – одни ближе, другие дальше, относимые порывом ветерка.
Но слезы тоже кончились. А с ними кончилась и жизнь.
Гордый и яркий некогда цветок высох и, изломанный дождями, рассыпался невидимой трухой.

Пришла зима, и полянку укрыло пушистое одеяло снега. А затем, разумеется, вновь наступила весна. И когда радостно-зеленые ростки наперегонки рванулись к солнцу, оказалось...

Посреди поляны расцвело целое озеро ярких цветов, которым совершенно не грозило одиночество.

© Дракон Рассвета (Вилай). Jan 10 2008

Брызги восхода.
Миниатюра

– Я не могу!! – алое пламя яростно металось, ища выход переполнявшему гневу, – Они должны, ты понимаешь, должны!!!
– Ах, милая... – изумрудные сполохи нежно обвили алый факел, – Конечно, должны... Но – сами. Ведь свобода дана всем, и они сами вправе решать...
– Но они не понимают, не видят!
– Пока не понимают, дорогая, пока... Ведь и ты была среди них, и ты была такой...

– И ты была такой... – золотые глаза дракона с нежностью взирали на яростно пылающего демона.
– Потому и знаю, что их надо вырвать из этого болота! – глаза демона сверкали, и от нее исходили волны гнева, опаляя все вокруг.
– Нет, милая, вырывать их не надо. Это будет нарушением священного закона свободы воли, – дракон улегся кольцом вокруг демона и, взмахнув крылом, смягчил огненный жар до мягкого тепла, – Им можно помочь понять, но вырывать... Нет, они должны вылезти оттуда сами...
– Но они не способны понять! – когти демона непроизвольно вонзились в спину дракона, пронзая непробиваемую чешую.
– Понять – может быть, – дракон сладострастно выгнулся, отчего острые когти скользнули вниз, гладя его бока, – Но полюбить они могут. А это уже полдела... – шея дракона обвилась вокруг демона, и они взглянули друг другу в глаза.
– Ты все умеешь вывернуть... – гнев пламени демона сам собою угасал, утоляемый прохладой спокойствия дракона, – Противный драконище... – демон обняла шею дракона и нежно прижалась к ней.

– Противный драконище... – коготки проехались по спине от плеч к пояснице, вызывая мурашки и нежные, сладкие судороги.
– Милая моя демоница... – я припадаю к твоим губам, и волосы твои, скользнув волной, закрывают от нас весь мир, оставив вдвоем.
Руки плавают по телам друг друга, а губы упиваются сладким жаром поцелуя.
– Мой дракон... – выдыхаешь ты, отрываясь от меня через сладкую вечность, – И как я жила без тебя?...
– Гляди, красота какая... Солнце восходит...

Солнце восходит утром,
Даже когда нам больно –
Ведь все равно поют нам
Птицы в просторе вольном.
Солнце восходит утром –
Быть должно в жизни этой
Что-то всегда уютно,
Что-то всегда как летом.
Солнце восходит утром,
Высветляя надежду,
Что любишь меня люто,
И будет все как прежде:
Солнце восходит утром,
И мы с тобой в обнимку
Реем над миром утлым,
Зажигая мертвых душ пылинки.

© Дракон Рассвета (Вилай). Jan 07 2008

Осколки Луны.
Миниатюра

Огромное серебряное блюдо Луны разбилось вдребезги и побежало вначале кольцами, а затем и вовсе мелкими осколками, когда в черной воде плюхнулся кто-то большой, но невидимый.
– Кто это? – спросила ты, прижимаясь к моему боку и напряженно вглядываясь в мешанину лунных осколков.
– Водяной, наверное...
– Твой знакомый?
– Здесь других нет...
– А почему не поздоровался? Боится?
– Он старый и привередливый. Новых знакомых не жалует...
– А может, это русалка?

– Я не могу на это смотреть, понимаешь? Не-мо-гу!!! – в ее глазах полыхали кровавые зарницы, – Они сами себя топят в этом гнусном болоте! И это им нравится, представляешь? Нравится!
– Но убивать-то зачем?
– Пусть они вернутся. Пусть начнут снова...
– Разве не лучше дать им возможность осознать самим? Здесь, сейчас?
– Но я же вижу, что они не могут!
– И ты уверена, что никто из них не осознает до смерти? На все сто уверена?..
– Но не могу же я ничего не делать?!
– Мой демон пламенный! Могучей
Твоей любовью можно убивать,
Но разве стоит этих серых рать
Твоей тревоги? Сбившись тучей,
Они как дождь, пролившись, пропадут,
В прах обратятся, сгинут – перейдут...
– Ты невозможен, древний мой дракон!
Напоминать тебе, что твой закон
Велит любить их, холить и лелеять?
Мы что, местами поменялись? Где я?..

– Нет, русалка – это ты, – улыбнулся я, погружаясь в воду с тобою на руках.
– Осторожнее! – крепче обнимая меня за шею, шепчешь мне на ухо, – Она может обидеться...
Ты лежишь на моих руках у самой поверхности, и твои волосы смешиваются с осколками Луны, и твоя теплая кожа касается моей, создавая ощущение единого тела в прохладной нежности воды.
– Нет, она не обидится. Она же знает, что любая женщина – русалка... Просто не все помнят об этом...
– А ты? Ты тогда кто? Водяной? – ты взглянула на меня черными сейчас глазами, вновь и вновь разбивая легкими движениями пальцев Луну в пляшущие блики.
– Точно! – рассмеялся я, – Старый и привередливый...

© Дракон Рассвета (Вилай). Dec 31 2007

Солнечные дождинки.
Миниатюра

Мы запрыгнули, наконец, запыхавшиеся, под крышу крыльца и стали смотреть на дождь. Нечасто такое бывает, чтобы светило солнце, и шел ливень. Огромные капли летнего дождя сверкали в солнечных лучах, и казалось, что само солнце падает на землю маленькими солнышками.
Ты подставила забрызганную ногу под светящиеся капли, и дождь послушно стал слизывать грязь с божественной ступни.
Намокшие волосы прилипли к коже и плакали маленькими струйками по плечам и спине. Ты покачнулась, на мгновение потеряв равновесие, я обнял сзади, и прижался к тебе всем телом, вдыхая аромат мокрых волос. И солнышки летели сверху, летели...

– Разрушить все! Весь этот гнилой, провонявший тухлятиной мир! Они слишком погрязли в материи...
– Но, милая! Ты забыла, кажется, что они сами выбрали этот путь. Как и мы, собственно говоря...
– Но мы помним! А они... Они... – в глазах полыхнуло то пламя, которое составляло ее сущность там...
– Ты слишком... непосредственна. Надо быть снисходительнее, милая... Они такие же боги, как и мы с тобой, ты не забыла?.. Неужели ты забыла, что пришла сюда из-за любви? Любви к ним, дорогая...
– К ним??? – волосы начали подниматься, наэлектризованные внутренней силой демона, – Нет!!! Я пришла сюда, потому что... потому что...

– Дождинки яркие летят,
И обнимают ногу страстно,
Пусть где-то молнии гремят,
Но здесь вдвоем нам так прекрасно! – и я целую тебя в мое любимое местечко – чуть ниже уха.

– Хочу еще... – шепчешь ты и, откидываясь назад, прижимаешься ко мне.
– Чего? Стихов или поцелуев? – я потерся носом о твое ухо.
– И того, и другого...
– Ах, милая, когда вот так
Стоим, сплетясь, мы вместе тесно,
Я становлюсь совсем дурак,
И не приходят в мысли песни...

– Обманщик...
– И вовсе нет! Это же не песня...

© Дракон Рассвета (Вилай). Dec 30 2007

Капли огня.
Миниатюра

Огромная равнина была покрыта сплошь едва заметно мерцающими угольками. То и дело то там, то тут над одним из них вспыхивал язычок пламени, уголек гас, и ярко светящееся пламя уносилось куда-то вдаль. Над равниной парили две струи пламени – ярко-зеленая и кроваво-красная. Они то плясали рядом, то свивались в спираль или сплетались в какие-то фантастические цветы. Иногда кто-то из них прикасался к какому-нибудь угольку, и тот вспыхивал и, обратившись в язык пламени, улетал, или накалялся так, что иной раз от него начинали пламенеть соседние угольки.

– Дорогая, ты играешь ими, словно пешками...
– Разве ты делаешь не то же самое?
– Не совсем... Вся разница лишь в том, что я не стараюсь до срока вернуть их домой.
– Но и ты ведь их разжигаешь?
– Да, но лишь для того, чтобы они, будучи еще угольками, осознали свою огненную сущность...

– Глаза открою на рассвете,
И первое, что взгляд мой встретит –
Твое родное, милое плечо,
И вновь, как будто бы впервые,
В груди встрепещет, станет горячо,
И мысли радостно-шальные...
Глаза откроешь на рассвете,
И первое, что взгляд твой встретит... – прошептал я, и тихонько поцеловал плечо.

– А дальше? – поворачивая голову ко мне, и нежно гладя ладонью мою щеку, спрашиваешь ты.
– Ты же уже увидела... – и я, отодвинув пышную волну волос, приникаю губами к тому месту на шее, где ужасно щекотно, когда слегка, и ужасно приятно, когда чуть сильнее...
Ты изворачиваешься и, целуя меня в нос, шепчешь:
– Ты смешной и невозможный...
– Почему невозможный? И почему смешной?
– Потому что притворяешься драконом, а на самом деле...

Изумрудный дракон обвился вокруг алого кристалла так плотно, что острые грани прорезали плотную чешую, и цвета смешались... Пламя... Ярко-синий факел со сплетающимися в глубине зелеными и алыми лентами вспыхнул с новой, недоступной по отдельности ни одному из них, силой, разбрасывая вокруг золотые искры.

© Дракон Рассвета (Вилай). Dec 29 2007

Роса на лепестках.
Миниатюра

Когтистые лапы намертво припечатали изящные руки к земле. Зубастая пасть почти вплотную придвинулась к наполовину закрытому растрепанными волосами лицу.
– Так и будешь сопротивляться? – прорычал дракон.
– Всегда! – дернула головой девушка, пытаясь отодвинуться от жемчужно поблескивающих клыков, – Я – демон! Забыл? – кожа ее на мгновение приобрела синий оттенок, а волосы полыхнули красно-черным пламенем.
– Ничуть... – шершавый язык нежно прополз по щеке, – Но всемогущество скучно, когда оно ничем не ограничено... Ты придумала восхитительную игру, дорогая... Ограничить себя материальным телом... Я, пожалуй, тоже поиграю...

Пахло недавно скошенной травой, и тяжелые головы пурпурных пионов склонялись под тяжестью утренней росы. Мелодично просвистала иволга, и над нами пронеслась, сухо треща крыльями, первая стрекоза. Солнце, глядя между берез, ласково гладило кожу и вызолачивало пышные волосы, раскинувшиеся по покрывалу.
Я стряхнул росу с цветка и повел им от плеча к шее. Сладковатый, с едва заметным оттенком тления аромат окутал нас. Когда я добрался до милой ямки между ключицами, ты вздрогнула и, распахнув серо-зеленые глаза, схватила меня за руку:
– Холодный же!
– Холодным кажется цветок,
Что ночь провел в тумане зябком.
Но если хочешь, лепесток
Сменю я поцелуем жарким, – и я, отпустив клубок лепестков, приник губами к коже, вдыхая такой знакомый и родной запах.
– Щекотно! – засмеялась ты, поднимая мою голову руками.

– Поше-оол! – звонко хлопнуло ладонью по чешуйчатой шее огненноволосое создание, взгромоздившись на высокую холку, – Дракон всегда покориться демону! Вперед!
– Только когда он сам этого пожелает, – хитро скосив глаз, пророкотал дракон, распахивая крылья, –
Надеть ярмо нам в радость даже,
Коль сердце этого захочет,
Звезда любви горит все так же
И так же наслажденья прочит...

© Дракон Рассвета (Вилай). Dec 27 2007

Старая фотография.
II место в Битве за Гобелен N 1
Участник конкурса "Звезды ВнеЗемелья" 2008-2009

Я сидел, и смотрел на выцветшую фотографию. Голограмма была повреждена лазером. Это случилось, когда командир выстрелил в меня... Как же давно это было...

Мы тогда только-только снялись на двух разведчиках с базы, которая накрутила вокруг нового мира уже добрую сотню оборотов. Исследовательский крейсер "Вернадский" прибыл в эту систему по программе изучения землеподобных миров с целью выяснения возможности колонизации. Едва приблизившись к планете, мы обнаружили сигнал, шедший с поверхности.

До сих пор не расшифрованный, он, тем не менее, был явно искусственного происхождения. Первая пара разведчиков с четырьмя исследователями на борту была отправлена на планету, но исчезла, едва вошла в плотные слои атмосферы. И теперь мы вчетвером отправились на задание – как раз этот момент и зафиксировала камера командира...

Огромная луна с небольшой атмосферой светилась голубой жемчужиной на фоне почти черного космоса. Наши маленькие кораблики медленно падали на планету. Скорость была еще не велика, да и атмосфера на этой высоте совсем разреженная, так что, сотрясающие корабль горящие вихри воздуха пока не застилали экранов обзора, позволяя наслаждаться видом голубого океана, закрытого там и тут грудами белоснежных облаков.

Говорить было не о чем, потому мы все просто молча сидели, и любовались столь мирной сверху картиной. Сложности могли начаться со входом в плотные слои. А пока, еще минут десять, можно было расслабляться, доверившись автоматике.

Планета сама по себе не представляла ничего особенного. Ну, разве что, атмосферой, почти точно копирующей по составу земную, выделялась из огромного количества миров земного типа. И еще – обилием воды. Воды здесь было даже больше, чем на прародине человечества – суша занимала всего около пятнадцати процентов поверхности. Причем, суша эта была вытянута цепочкой архипелагов вдоль экватора.

Вообще-то говоря, мир был интересный. Недаром сюда послали исследовательскую экспедицию. Наличие огромной луны вызывало такие высокие приливы, что они почти полностью заливали невысокие острова. И тем более удивительным было получить отсюда сигналы, свидетельствующие о довольно высоко развитой технической цивилизации.

– Как ты думаешь, что с ними случилось? – задал всем в очередной раз донельзя надоевший вопрос Марк, техник-механик нашей команды.
– Слушай, Марк... – отозвался я, выходя из расслабленно-созерцательного состояния, – Это уже столько раз обсуждалось, что нет никакого смысла... Вот спустимся и узнаем. Может быть...
Марк чуть помолчал и сказал:
– Но ведь что-то...
– Марк! – перебил я его, – Ну, ты и зануда... Если б не твой божественный дар понимать технику, едва взглянув на механизм, я бы тебя ни за что не взял с собой, честное слово!

Техник насупился, пробурчал что-то неразборчивое, посмотрел в иллюминатор и, помолчав немного, заметил:
– Приближаемся. Перехожу на ручное. Ребята, – сказал он чуть громче, – А вам не советую, пусть останется автопилот.
Марк был столь же гениальным пилотом, как и техником. Он, как сам говорил, "просто чувствовал, что хочется сделать кораблю, чтобы лететь лучше".
– Да мы и не собирались, Марк, – отозвался телефон серебристым голоском Стеллы, медика и биолога, сидящей во втором разведчике, который летел чуть позади и выше нас, – Ты же сам его программировал...

Разрезаемый воздух стал свиваться в струи, искажающие картину за бортом, а вскоре к этому добавилось и свечение. Марк зашторил иллюминаторы, и в кабине резко потемнело.
– Чуток потормозим атмосферой, – заметил он и положил пальцы на клавиатуру, – А потом... Кстати, первые два разведчика, как раз, здесь и исчезли...

Корабль сильно встряхнуло, экран моргнул, налился мертвенно-зеленым цветом и начал показывать какую-то ерунду. Вспышки разного цвета чередовались с полосами, кругами и непонятными фигурами. Глядя на эту цветовую чехарду, я заметил что-то знакомое. Еще пару секунд наблюдения и полыхнуло озарение: "Тета-ритм! Черт побери!"...
– Марк, не смотри! – заорал я, – Всем закрыть глаза!!!
– Что такое? – тут же отозвался техник, крепко зажмурившись.
– Кто-то пытается нас загипнотизировать.
– Что сделать?! – раздался изумленный голос Стеллы.
– Он сказал – загипнотизировать, – отозвался Марк, – Вы, ребята, разберитесь, что к чему, а я пока автопилот включу, пожалуй... – и он защелкал клавишами, – И желательно побыстрее. Если ничего не произойдет, мы должны приводниться минут через пятнадцать... А глаза когда открыть можно будет?

Прищурившись, я поглядел на экран. Там продолжалась чехарда вспышек и фигур. Активировав блоки защиты сознания и подсознания, я открыл глаза полностью и попытался проанализировать то, что творилось на экране. Легко угадывался тета-ритм и с трудом – дельта. Однако кроме них здесь было что-то еще. Нутром чувствуя, что это что-то было самым главным, я позволил приоткрыться одному из щитов...

Тихое, спокойное блаженство мягких волн нарушали голоса, настойчиво влезающие в сияющий полдень колющим диссонансом.
– Что с ним?
– Не знаю... Похоже на глубокий гипнотический транс. Дыхание есть, сердце бьется. Только все очень медленно. Еще чуток помедленнее и я бы констатировала анабиоз.
– А почему он летает?
– Марк, я знаю даже меньше тебя!
– Ты же медик, Стелл... Спроси меня, что было с кораблем – я тебе отвечу. А тут...
– И что, что медик? Ведь это ты был с ним, а не я. Что он делал?
– Не знаю... Он же велел не смотреть... Вот я и сидел, зажмурившись...
– Как и все мы. До самого конца спуска. Так?
– Ну, я – да... Когда он ТАК орет... Я же с ним не первый год работаю, Стелл.
– А он, думаю, решил посмотреть. Мне кажется, он захотел разобраться...
– Ага, разобрался. Вечно он во всякие гадости встревает. Теперь, вот, летает. Интересно, а что он будет делать, когда проснется?
– Крылышки распахнет и улетит.
– Типун тебе на язык, Крис!
– А что? Вон, глядите, он и светиться начал...

Выплывать из блаженного "просто-быть" совсем не хотелось. Но голоса заставляли дрожать все мое существо, и это было... Нет, не то, чтобы неприятно... Просто мешало. Они не давали полностью раствориться... Я открыл глаза.
– Стелл! Он, кажется, очнулся, – серые глаза Марка были так близко, что можно было пересчитать все черные точки по краю радужки.
Он был взволнован, но теперь быстро успокаивался. Почувствовав острые иголочки волнения Стеллы и Криса, я потянулся к ним и быстро успокоил.

– Как ты себя чувствуешь, Дан? – спросила Стелла, подходя ближе.
Слова... Какие грубые звуки... И как мало они передают...
– Нормально, – ответил я и подтвердил слово нежно-голубыми переливами с запахом мяты, – А почему вы сидите здесь, в корабле? Там, снаружи, гораздо приятнее (мягкие сине-зеленые волны с искрами золотого и привкусом йодистых водорослей)...
– Ты летаешь, Дан... – Марк положил руку мне на плечо (дружеское тепло, приглушенный золотой мускат), – Каким-то образом ты паришь в воздухе... Ты помнишь, что с тобой произошло? (любопытство открытого тропического океана).
– Давайте выйдем наружу (вольный морской ветер, пропитанный солнцем)... – я шевельнул рукой, и мы переместились на крыло разведчика.

Яркое солнце блестело на волнах, веселыми язычками набегающих на полированный металл. Рядышком, почти касаясь нашего, покачивался второй разведчик, а еще дальше – на полпути к белоснежной полосе песка – мирно плавали, сцепившись крыльями, два разведчика первой экспедиции.
– Ничего себе!.. – Крис взволнованно (золотые вперемешку с пурпурными искры, мускус с корицей) оглянулся и остановил взгляд на двух кораблях первой экспедиции.
– Дан, как ты это сделал? – Марк прикоснулся к корпусу, но пальцы его остановились в нескольких сантиметрах от металла (алое удивление с золотым восторгом корицы), – Ты даже защитное поле не отключил...
– Даниэль, ты стал волшебником? – глядя на меня, прошептала Стелла (изумрудно-серебряное мускусное изумление, алые искорки коричного поднимающегося возбуждения, нарциссы, нарциссы)

– Что я сделал? – (ярко-желтое манго с лаймом удивления и сразу – фиолетово-крапивное непонимание), – Что значит – волшебником, о чем ты, Стелл?
– Ты же перенес нас сюда из закрытой кабины и, к тому же, через защитное поле... – синие глаза Стеллы излучали тепло, восторг, любопытство и восхищение – радужное облако чувств, мыслей и ощущений...
– Ах, это... Разве это волшебство, Стелл? Это же так естественно... Кстати, Вы не хотите почувствовать мир?... Почувствовать так, как... Как будто сам становишься волной или ветром... Песчаным пляжем и солнцем, которое его освещает... Это так здорово!...

– Тааак... – протянул Крис, – Все ясно. Не ясно только, как его обратно доставить...
– Да, уж... – согласился Марк, снимая через наручный пульт защитное поле, – Вряд ли удастся силой с теперешними-то способностями...
– Вы не понимаете... Это так прекрасно... Такое умиротворение...
– Сообщи командиру, Марк, – бросила Стелла в спину скрывающегося в люке механика.
– Не выйдет... Мы здесь... В общем, связь здесь не работает. Так что вам остается только расслабиться... и принять наше предложение... – я попытался одновременно смягчить и быть убедительным.

– МЫ?... НАШЕ??... – густо-зеленое удивление окутало Стеллу облаком, и тонкими сапфировыми струйками понимания устремилось к Крису и Марку, – Ты хочешь сказать...
– Да, Стелл, да... Вся эта планета – единое существо, состоящее из таких, как я или ты... Здесь можно быть всем, чем пожелаешь. Хочешь – полетишь облаком, а хочешь – плеснешься волной... Планета – мечта... Девственно-чистая. Ни войн, ни грязного дыма, ни кошмарных городов... Кому захочется быть нефтяным пятном или радиоактивным облаком?...
– Но ты... Ты, Дан, ты ведь...
– Не растворился? Ты это имеешь в виду? – Стелла кивнула, – Да, я остался в своем теле. Пока остался. Меня просили задержаться. Специально, чтобы привлечь вас сюда.

– Нас? – Крис заглянул в люк, – Ну, что там? Есть связь?... На аварийной попробуй... – он снова повернулся ко мне, – Но мы-то уже здесь... Зачем нас привлекать?
– Он имеет в виду – всех... – Стелла уже все поняла, густое синее понимание пропитывало ее насквозь, а снизу поднималась фиолетовая туча сопротивления, – Всех, кто прилетел на крейсере... Но зачем, Дан? Зачем мы здесь нужны? Здесь же все хорошо, планета замечательная...
– Неужели не понятно? Чем больше существ здесь будет, тем больше жизненной силы окажется в нашем распоряжении. Планета – лишь начало. Потом будет система, затем...
– Галактика... – Стелла нахмурилась (фиолетовый, тяготно-сладкий), – И, наконец, вся Вселенная, да?
– Это же замечательно! Ты только представь, как хороши станут все миры... – (пытаюсь золотыми искрами разбить фиолетовую тучу), – Такие же чистые и спокойные, как этот... Разве к этому не стоит стремиться?

Из люка показался мрачный, словно туча, Марк.
– Полная непроходимость... Во всех доступных диапазонах, – он покачал головой, – Даже лазерная связь не работает. Ума не приложу, как такое может быть? Я корабль в оптику вижу, а связной луч не проходит...
– Ребята! Расслабьтесь... Неужели вы не хотите навсегда расстаться с любым беспокойством? Испытывать только радость и счастье – что может быть лучше? Разве не об этом все мечтают?
– Почему-то мне облаком становиться не хочется... – пробормотал Крис, – А нельзя это дело как-то иначе решить?... Даниэль, отпусти нас...
– Или дай связаться с крейсером, – добавил Марк, – Ведь ты же можешь, а?
– Нет, вы не понимаете... Вы останетесь здесь. А вот, я... Я отправлюсь на крейсер. Да не переживаете вы так! Вам здесь понравится...

– Исчез... Нет, Стелл, ты видела? Взял, и просто исчез! – Крис нервно теребил пояс, – Понравится... Да что тут может нравится? – он оглянулся вокруг и остановил взгляд на острове, – Тут даже пальм нету...
– Марк, попробуй еще раз... – Стелла заглянула в кабину разведчика, – Ой, ребят, идите сюда! Здесь на мониторе что-то странное...

***

– Значит, говоришь, счастливы... – командир встал и подошел к иллюминатору, – Мне надо переговорить с ними. Я хочу убедиться, что с ними все в порядке. Ты можешь восстановить связь?
– Я же говорю – они теперь просто не в состоянии этого сделать. Им это просто-напросто не нужно!
– Не нужно, значит? – командир обернулся ко мне.
У пояса он держал бластер, направленный мне в грудь. Глаза его не выражали ничего. Абсолютно.
Так далеко от поверхности я не мог проникнуть в его мысли. И, тем более, не мог исчезнуть. Я потянулся, чтобы зачерпнуть силы у планеты, но в это мгновение бластер вспыхнул цветком сиреневой зарницы. Что-то рванулось из меня навстречу невыразимо прекрасному в своей смертельности свету...

***

– Даниэль! Даниэль, ты меня слышишь?...
Я открыл глаза и увидел бледно-голубой, почти белый, потолок медотсека. Мысли ворочались медленно, словно плавали в смоле. Глядя на шов между двумя плитами обшивки, я постепенно возвращался в реальность...
– Даниэль! – я узнал голос корабельного врача, – Посмотри на меня... – опустив взгляд, я обнаружил лица врача и командира, – Ты видишь мою руку? Сколько пальцев?
– Три... – голос плохо подчинялся, и я скорее просипел, чем проговорил.
– Ну, вот! – врач скосил глаз на командира, – Я же говорил, что он в порядке!
– Ты что-нибудь помнишь, Дан? – командир положил руку мне на плечо, – Что произошло внизу? Как ты умудрился вернуться? Что с остальными?
– Командир! – голос врача приобрел стальную жесткость, – Все вопросы потом. Пусть вначале придет в себя.

Вопросы заставили меня напрячься и потянуться... куда-то. Но там не было ничего. Это было странное ощущение. Я знал, что ТАМ должно быть... что-то. Вернее, КТО-ТО. Но там ничего не было. Как будто держишь чашку кофе, поднимаешь руку ко рту, а она... остается на месте. Даже не дрогнет. И я понял, что место, к которому я обращался, к которому только что потянулся и которое было частью меня, а я – его, останется пустым. Навсегда...

***

Я сидел, смотрел на выцветшую фотографию и знал, что больше никогда не буду счастлив. И еще я знал, что когда-нибудь все существа в этой вселенной станут счастливыми...

© Дракон Рассвета (Вилай). Nov 21 2007

Рецензии к "Старой фотографии"

Дракон Рассвета : Гобелен прописан слабо.
Strannik : Красиво, оптимистично.
InavDark : Опять 25... обидно... такие сильные две три – и снова нет концовки... Ну, убейте последние абзацы, дайте читателю додумать то, что не смогли сами. Попытка концовки засчитана, но в итоге – сумбур... Недоделана-недодумана. Предпоследний абзац переработать надо. В остальном, автор – молодец!
Лотадан : Знакомые герои, опять обрезана середина, но рассказ красивый. Не хватило немного описания гобелена. Оно есть, но выглядит не ярко.
АИСт : Я, конечно, согласен с г-ном Драконом, однако гобелен описан и описан хорошо. Одно только меня смущает, что же было с героем на самом деле?
Алисинель : Хм. Красиво.
Veter : Что-то в этом не хватает на уровне эмоций и слов. Но сам рассказ довольно интересен с точки зрения сюжета счастья. Мне кажется это красивый расказ.
Гость Ордена, Тень : Ответ АИСту – Герой ходил в гости. Личная память. она такая.
ISNik (автор Гобелена) : Гобелен упомянут, описан не впрямую, но достаточно похоже и красиво... Действа-цвето-запахи прописаны очень интересно... Вот только финал. Вроде как развитие идеи было, накал был, а потом – пшик и... Все – в пар... жалко.
Smoky : Мнение судьи : Ну, наконец-то! Единственная работа, которая соответствует всем условия Битвы: описание гобелена есть, связь не просто на лицо – она пронизывает всю Атаку, которая вместе с пробелами составляет 14 030 знаков, то есть укладывается в нужный диапазон.
Теперь по содержанию. Мое мнение – вещь великолепная ! Прекрасная идея, восхитительная реализация, емкая и при этом... глобальная – вот что нас ждет и грядет из глубин космоса. Читается на одном дыхании, захватывает и не отпускает до последней строчки. Идея цветоощущений вписывается замечательно, и читатель сам погружается в мир красок и запахов, не говоря уже о том, как эти цвета и запахи были скомпонованы – на мой взгляд и нюх, идеально. Вы сами попробуйте представить запах и цвет одновременно в том сочетании, что предлагает Автор, и поймете, о чем я говорю. Не согласна с Магистром – окончание не "пшик", а вполне закономерно : кто попал к людям – с людьми и остался, остальным же не кому было помочь. Хотя были ли они в беде – это вопрос взгляда на "счастье", как понятие, то есть – у каждого свое.
В общем... жаль, что Судье запрещено голосовать и еще больше жаль, что некоторые голосующие явно зарезали эту Атаку.

Лучик.
Миниатюра. Все произведение "Ониксовая мышка" смотри в Магии Пера

Все события и персонажи выдуманы
(хотя и не всегда мной),
любые совпадения случайны
(если можно говорить о случайностях в нашей жизни).

Лучик солнца со всегдашней непосредственной бесцеремонностью запрыгнул в комнату, и стал искать, с кем можно было бы поиграть. Я погладил его, и шепнул: "Гляди, там есть мышка, она..." но он, как всегда, не дослушав, поскакал по комнате, забрался на шкаф и стал перебирать игрушки, стоящие на полках.

– Не вижу никакой темницы вокруг, – она попыталась отшутиться, – Вон, даже солнце светит в окно.
– Не ерничай... – покачал головой я.
(...Ты же прекрасно понимаешь, о чем я... Неужели заглянуть в себя настолько непереносимо, что этого надо избегать любым способом?..)
Она нахмурилась, и взглянула на меня исподлобья.

(Едва мой взгляд обращался внутрь, я оказывался в центре темной пустоши... Это стало уже привычным за последний год...
Черная выжженная дотла пустыня занимала чуть ли не все видимое пространство. Лишь по краям, почти на горизонте, виднелся намек на полоску чего-то желтенького с веселыми зелеными крапинками жизни.
Даже солнце здесь было каким-то безжизненно-серым, распространяющим вокруг холод, тоску и безмерную, всепоглощающую печаль...)

– Да что ты заладил – темница, темница! – в ней начало подниматься раздражение.

(Здесь не могло быть жизни. Здесь было царство смерти – того небытия, которое гасит все – мысли, чувства, превращает существование в вялое созерцание пепла, пыли и тумана.
А память о том, что здесь когда-то была радужно-сверкающая, сияющая цветами, звенящая восторженными песнями жизни и любви, долина, лишь усугубляла эту тоскливую серость, придавая ей смертно-черный оттенок.
...Вяло опуститься в пепел, черпать его горстями, смотреть, как серые струйки протекают между пальцами, не думать, не чувствовать, не быть...)

– Ну, так что там с темницей? – смена тона, показная улыбка...

(Окружающие (не все, плевать на всех!) – те, что еще значимы, к которым привязан жалкими остатками чувств, прошлой жизнью, – не дают, мешают погрузиться полностью в серое, такое спокойное небытие... Но для них нашелся хороший способ – изобрази улыбку, повесь на себя маску – и все, вроде, в порядке... Пепел, пепел, пепел... Он кажется уже теплым и даже... уютным...)

– Неужели у тебя в памяти не осталось ничего хорошего? – и я шагнул из центра черной пустоши на шаг назад – в цветущую и сияющую долину, в обычное состояние.
– У меня в памяти ничего нет, – она пожала плечами и присела в кресло напротив, – Вернее, в памяти есть, я на нее пока не жалуюсь, но ощущений никаких. Тишь и гладь... И мне в этом покое тепло и сухо, – взгляд ее заледенел и сделался каким-то пустым.
(Струйки пепла, серое солнце, унылая выжженная до горизонта равнина... Как же это знакомо...)

Лучик нашел, наконец, ониксовую мышку, и начал с ней заигрывать. Мышка стала подергивать полосками – щекотно же!

– Темница – это когда плохо, когда внутри все клокочет и хочется вырваться. А мне и так хорошо, – она снова пожала плечами, на этот раз скорее передернула, уже чувствуя – там, глубоко внутри, именно чувствуя, но еще не осозновая, что темница – это когда просто темно...

(Я взглянул на черный шрам в своей душе – на пробивающиеся по всему пепелищу ростки – и улыбнулся. Яркое, теплое солнце озаряло все вокруг. Оно никогда и не было серым. Оно таким лишь казалось когда-то. Недолго...
Да, можно, конечно, тоскливо сидеть, зарывшись в пепел. Только стоит ли? Ведь все, в сущности, зависит от точки зрения. Я выбрал солнечную.
Это не трудно. Надо просто однажды сделать шаг назад, и посмотреть на мир из сияющей долины. А потом просто сохранить это ощущение. И тогда...
Тогда весь мир оживает, превращая волшебство в обычную жизнь...)

Прощаясь, я попросил лучик заходящего зимнего солнца не забирать волшебство с собою, и он, перебирая желто-песочные и коричневые полоски, погладил мышку по спинке, по боку, наполнил ее светящейся жизнью.

Спускаясь по лестнице, я знал, что мышка на журнальном столике чуть шевельнулась, и поглядела на хозяйку хитрым глазом...

© Дракон Рассвета (Вилай). Dec 19 2007

Капля.
Миниатюра

Я стоял и курил. Прямо перед глазами свешивалась с крыши крыльца сосулька. На конце ее собралась капля – округлилась, чуть повисела на тонкой ножке, качнулась и упала.
Глядя на собирающуюся новую каплю, я подумал, что это очень похоже на меня, на мою жизнь.

Вначале тонкая пленочка приникает к материнскому телу, ее едва видно – так она тонка. Затем пленочка становится толще, начинает пропускать сквозь себя свет неба, создавая впечатление, будто светится сама. Затем она взрослеет, и начинает пропускать сквозь себя не только свет, но и пока еще изломанный, исковерканный, но уже мир.

Еще чуток, и вот – появляется сферическая форма с целым миром внутри... Неважно, что мир этот только изображение внешнего мира, и уж тем более неважно, что перевернут. Важно то, что он есть, и он цел.

И как раз в тот момент, когда капля становится почти идеальным шаром, когда этот мир приблизился к совершенству, когда отражается уже все со всех сторон, даже снизу и сверху... капля падает.

Не важно, что она не исчезает, что она потечет куда-то дальше, соединиться с другими такими же в ручеек, потом еще... Не важно, что это будет уже совсем иное...
Важно, что память об этом совершенно-зеркальном отражении останется навсегда.

© Дракон Рассвета (Вилай). Dec 17 2007

Две реплики.
Миниатюра

Падшая: Смешу окружающих, чтобы не думать о дурном.
Но я уже не могу играть роль клоуна.
Она совсем рядом... И коса поблескивает...

Дракон Рассвета: Иной раз увидишь что-то, самое, казалось бы, обыкновенное (котенка играющего, пылинки в луче солнца, божью коровку, бегущую по краю блюдца и не могущую найти верхнюю точку, чтоб взлететь...), и тебя охватывает тихий восторг, радость бытия... Эта радость тебя изнутри омывает, а все остальное смазывает и отдаляет, словно туман... Радость оттого, что вокруг такой замечательный мир, причем не чудесами замечательный, а просто тем, что он есть...

Все мы – черепахи, плывущие по реке спиною вниз...
Кто-то трепыхается, пытаясь перевернуться, бьет лапами, извивается... Но от этого лишь раскачивается и, погружаясь в воду, захлебывается и задыхается. Вода затекает в рот, в нос, заливает глаза... Ведь волну мы сами создаем...
А можно просто отдаться на волю потока, и расслабиться...

Солнышко так приятно брюшко греет, в поле зрения то и дело попадает то величественный горный кряж, то милая полянка, то ветка, свесившаяся над водою и сияющая зелеными просвеченными листочками...
Ты плывешь, и внутри радостно и покойно.
И река вынесет рано или поздно на отмель, и сама – тем самым течением, которое так неотвратимо тащило нас – перевернет тебя, и поставит на ноги...
Не играй.
Просто будь.

© Дракон Рассвета (Вилай). Dec 14 2007

Вкус жизни.
Миниатюра

Пульсирующая струя вплескивалась на язык и даже прямо в глотку, на излете биения стекая по клыкам и губе. Теплая, густая и соленая, она являла собой вкус самой жизни, возвращая к только что закончившимся погоне и короткой схватке, заставляя разгоряченное еще тело вздрагивать в иллюзорных напряжениях лап и прыжках.
Последнее биение, и она иссякла – с хрипло-клокочущим судорожным вздохом, перешедшим в короткую агонию.
Морда сама собою вздернулась к холодному серебряному светилу, и из груди вырвался торжествующий рев, горделиво возвещающий о победе.

Торжествующий рев, горделиво возвещающий о победе, всколыхнул воспоминания... Да, тогда казалось, что вкус жизни можно ощутить, вкладывая все силы в погоню за ускользающей добычей или потом – когда жадно глотаешь всплески горячей соленой струи...
То был вкус смерти – неотвратимой и безжалостной в своей безграничной непосредственности... Но это понимание пришло лишь много позже...

Понимание пришло лишь много позже – даже не когда всеми своими знаниями и умениями пришлось помогать выжить такому не похожему, но в то же самое время, столь родному и сходному с тобой существу...
Вкус появляется, когда внутри расцветает цветок самого яркого огня во Вселенной...

© Дракон Рассвета (Вилай). Dec 05 2007

Чертополох.
Миниатюра

Буйная весна, пропитанная запахами пробудившейся земли и яростно рвущихся на волю упругих ростков, сменилась беззаботно цветущим летом.

Цветочки, цветы и соцветия, заглядывая в глаза солнышку, жмурились от сладких прикосновений крылышек, лапок и хоботков и благосклонно кивали душистому ветерку. Но лето неумолимо мужало и, пройдя жаркий полдень, стало клониться к осени. Цветы сменили вначале броские молодежные наряды на скромные, не выделяющиеся одежды, а затем склонились, отяжеленные потомством. Стебли их одеревенели, а листочки, такие весело-трепетные в начале лета, стали жесткими и грубыми.

Прошло еще совсем немного времени, и они, отпустив на волю потомство, казалось, потеряли смысл жизни и стали сохнуть, желтеть и даже сбрасывать листья.
Вернувшееся было лето увидело ложащиеся наземь или торчащие в раскоряку, будто скелеты, сухие стебли.
Теперь лишь сети паутины, собирающие ночную росу, украшали их по утрам созвездиями радуг.

Только куст чертополоха все такой же восково-зеленый, как и в конце пряной весны, гордо возвышался в поле, не желая принимать окончания лета. Дети его давно улетели, но это никоим образом не сказалось на его гордой осанке.
Наоборот, он стал только еще крепче и не замечал, казалось, непогоду. Даже когда всех остальных уже накрыл снег, он по-прежнему стоял, не сбросив ни одного листка, и щерился колючей ухмылкой зимней вьюге.

© Дракон Рассвета (Вилай). Dec 06 2007

Ночной полет.
Миниатюра

Крылья сами ловят восходящие потоки, позволяя парить, не тратя ни грана энергии, и наслаждаться этой почти невесомостью. Такое приходит лишь с опытом, с долгими годами освоения своенравной стихии. Беспорядочные трепыхания там, где можно легко скользнуть меж потоков, теперь вызывают снисходительную усмешку – такую же точно, как вызывал и я сам когда-то у своих учителей...

Молодые сюда залетают редко. Слишком мало для них здесь света – только серебряный диск луны да иголки звезд отражаются в зеркалах озер и превращают облака в призрачные черно-белые дворцы и замки. Или тюрьмы. Это сравнение все чаще почему-то возникает в мыслях.

Луна... Такая же одинокая, как и я, наводит на размышления о конце, который медленно, но неотвратимо приближается с каждым годом, каждым новолунием, каждым взмахом крыла. И давно уж никто не откликается на призывный рык, на те обертоны, которые зажигают пламень внутри...
Здесь никто не слышит, а там... они заглушаются мощным хором молодых глоток.
Но надежда, мечта о воздушном танце вдвоем зовет...

Золотой луч скользнул по глазам, и я позвал... Эхо.
Эхо?! Здесь не может быть эха! Неужели?..
Золотое крыло блеснуло в разрыве облаков. Силы Космические! Как же она прекрасна!..

© Дракон Рассвета (Вилай). Dec 02 2007

Пиво.
Миниатюра

Это сейчас можно купить любое пиво на каждом углу. А в самом начале шестидесятых... Впрочем, дело не трудности доставания.

Мне было пять или шесть лет. Воспаление легких. Я валялся дома второй месяц. Высокая, около сорока, температура спала, но вместе с ней наступило странное состояние апатии. Будто температура выжгла весь интерес к жизни, и тело продолжает жить просто по инерции. Не хотелось ничего. Даже мысли умирали в мареве безразличия, едва родившись.

Я не ел уже вторую неделю, неподвижно лежа пластом. Матушка моя, сходя с ума от вида угасающего ребенка, пыталась приготовить что-то такое вкусное, что заставило бы поесть хоть чуть-чуть. Все было бесполезно. Я безучастно отворачивался от всего, что бы мне ни предложили. Но однажды...

– Смотри, что я принесла! – с вымученной улыбкой сказала она, – Темное чешское пиво! – и она поставила зеленую бутылку на столик возле меня, – И вот еще... – рядом с бутылкой звякнула тарелка, – Атлантические креветки. Посмотри, какие огромные...

Пиво... Взрослость этого напитка выдернула на мгновение из апатии, и побудила сделать глоток.
Чуть терпкая горечь обняла язык и защекотала небо лопающимися пузырьками. Мне понравилось, и я сделал еще один глоток, затем еще. И тут мне захотелось попробовать, что это за креветки такие...

© Дракон Рассвета (Вилай). Nov 30 2007

Единство.
Миниатюра

Однажды я был в экспедиции. Наблюдали мы там с берега за дельфинами. Зоопсихология, в общем. И было в экспедиции две лошади. С одной из них у меня сложились дружеские отношения. Не сказать, что она ходила за мною хвостиком, но из остальных выделяла, это точно.

Вспомнив однажды некий фантастический рассказ, я решил научить эту лошадку бегать. Не просто бегать, разумеется, а бегать вдвоем. Лошадка была изрядно сообразительной и вскоре поняла, что я от нее хочу. Я клал руку ей на холку, и мы бежали...

Мы бежали, топая в такт, и неслись сквозь степь, и дышали в такт, и степь, напоенная солнцем, полынью, чабрецом и еще Бог знает, чем, неслась сквозь нас... И так хорошо было чувствовать рядом с собой горячий дружеский бок, так здорово было чувствовать эту синхронность существования – не только с другим, с этой конкретной лошадью, и даже не столько с другим, сколько со всем миром вообще. Со степью, убегающей назад, с небом, улыбающимся сверху чуть снисходительно, с чайками, вскрикивающими совсем рядом...

Это ощущение единства... Единства с другим существом, единства с миром вокруг...
Тогда оно появилось у меня впервые и развилось впоследствии до... невообразимых пределов. Но это уже совсем другая история.

© Дракон Рассвета (Вилай). Nov 29 2007

Радикулит.
Миниатюра

Я знал, что поднимаю бревно неправильно. Но, понадеявшись на русский авось, взял его и положил на санки. Взявшись за веревку, я потянул сани к дому. Сделал я только три шага. Авось подвел...

Острая боль в пояснице и падение из-за отказавших вдруг ног вызвали всего лишь недоумение. Остальное пришло позже – когда я лежал на своей любимой жесткой кровати рядом с печкой.

Поначалу мне довольно легко удавалось ускользать от неприятных размышлений надеждой на то, что вот-вот все пройдет. Но на третий день лежания надежда как-то увяла, скукожилась и забилась, тихонечко поскуливая, в дальний уголок. А откуда-то из тьмы вылезло невероятное в своей пронзительности ощущение совершеннейшей беспомощности. Костыли, стоящие рядом, постоянно напоминали об этом.

Всего лишь неподвижные ноги. Осталось, разумеется, много еще чего, и много людей вполне успешно реализуют себя и без этой части тела, но...

С тех пор я частенько вспоминаю это состояние. И каждый раз меня охватывает невыразимая радость оттого, что я могу не только думать или писать, но и, например, подойти на рассвете к обожаемой мною с детства реке, зачерпнуть горсть воды и насладиться запахом влаги и водорослей...

© Дракон Рассвета (Вилай). Nov 29 2007

Великим Начинаниям – Удача и Великие Свершения!
Долгим Походам и Странствиям – Счастливый Исход!
Уставшим Путникам – Яркий Свет и Добрый Огонь!