Париж (Сухи-Дан.)
Часть 5.

Близился рассвет. Этой ночью я так и не смог заснуть. Наивно, конечно. Все, что говорил этот маркиз было, конечно, пьяным бредом, не более... И все же... Все же...

Нет, конечно, дело было не в этом человеке. Просто все, что он говорил вчера, с удивительной точностью ложилось на череду странных событий последнего времени, которые начались почти сразу после гибели господина де Ла Роша... Вернее, мне казалось, что именно его смерть положила каким-то странным образом начало этой цепочки. Впрочем, возможно, я был просто излишне подозрительным и все эти вещи, на первый взгляд никак не связанные между собой, действительно не имели ничего общего.

Сначала – этот нелепый несчастный случай с Ла Рошем, потом – дуэль Кан-Сена с этим лордом, приезд в Париж самого лорда, то ли английского посланника, то ли, вообще, шпиона. На мой взгляд, он не был ни тем ни другим и, вряд ли, вообще был англичанином. Скорее – рядовой авантюрист, решивший на этот раз сорвать крупный куш на политической интриге. А то, что во Франции назревают политические потрясения не было понятно разве только слепому... Эта его супруга – да и супруга ли ? – за благосклонностью которой охотилось полдвора, и которая почему-то досталась именно Кан-Сену... Впрочем, благосклонность – это сильное преувеличение. Так думал свет, возможно, так думал и сам Кан-Сен. На деле эта дама играла с ним, но не более.

То есть, я, конечно, никогда не понимал женщин до конца, но в данном случае, это было очевидно, по-моему. Не знаю, чего ради ей понадобилось дурачить бедного графа, может, с ее стороны это был всего лишь невинный флирт, а, может, она и имела на него серьезные виды... Только у меня почему-то с самого начала сложилось стойкое ощущение, что добром эти отношения не закончатся. Пытаться объяснить это Кан-Сену было бессмысленно. Он становился клинически невменяем, когда речь заходила о леди Екатерине.

Я не уверен, действительно ли она была тому виной, но с ее появлением в жизни Кан-Сена на его голову обрушился поток... не неприятностей даже, а слухов, домыслов, подозрений. Врагов у него всегда хватало и роман, пусть даже и мнимый, с супругой английского лорда был отличным поводом для того, чтобы раз и навсегда убрать его с дороги. По крайней мере, за последние только два месяца я насчитал около шести дуэлей и три ночных нападения. К счастью, без особых последствий... Но кто мог бы поручиться, что счастливая звезда графа ему в один прекрасный момент не изменит ? Я, например, не мог бы.

В довершение всего, если верить слухам, конечно, Кан-Сен оказался на подозрении у королевы-матери. Бог знает только, правда, в чем именно – то ли в попытке расстроить предполагаемый брак принца с ее величеством Елизаветой Английской, то ли в попытке этому самому браку поспособствовать, на невыгодных для Франции условиях. Все эти подозрения гроша ломанного не стоили, но одного слуха было достаточно, чтобы отправить Кан-Сена либо в Бастилию, либо прямиком на эшафот.

Было бы глупо думать, что и приезд герцога в Париж и столь внезапно вспыхнувшая страсть Кан-Сена к его жене были кем-то спланированы. Но вот то, что все возникшие на этой почве нелепые слухи распускал, возможно, кто-то один, я вполне допускал. Как и то, что именно этот "кто-то" мог стоять за ночными нападениями.

Маркиза я не подозревал – боже упаси ! Напротив, он подчеркнуто не интересовался политикой. Или, по крайней мере, делал вид, что не интересуется ею... Я, конечно, далеко не каждый раз имел возможность присутствовать на дружеских застольях подобных вчерашнему, но всякий раз когда мне случалось быть свидетелем подобных попек, он старательно избегал участия в беседе. Или нес полную ахинею. И только вчера мне показалось – я старательно уговаривал себя, что только показалось – что он просто разыгрывает дилетанта. Зачем ? Представить его в роли главного заговорщика я совершенно не мог, а вот в другой роли...

В начале своего пребывания в Париже, когда я еще не оставил надежду на возвращение домой, я не раз пытался нарисовать портрет хроноразведчика, точнее – той маски, под которой он мог бы скрываться от досужих глаз, но увы безуспешно. И только вчера мне вдруг пришло в голову, что лучшее прикрытие – если только я правильно понимал их задачу – это как раз образ типичного представителя своего времени, в меру втянутого в события, в меру бесшабашного, не отягощенного моральными принципами и интеллектуальными способностями. И если те события, которые сейчас назревали во Франции, представляли хоть какой-то исторический интерес... Да, что говорить ! Маркиз идеально вписывался в роль наблюдателя.

Конечно, я мог ошибаться. Более того, я, вероятнее всего, ошибался. Теория вероятности и здравый смысл были очевидно не на стороне моей более чем смелой, если не сказать, сумасшедшей, догадки. И все же... Все же даже рискуя окончательно заделаться параноиком, я не мог ее не проверить. Оставалось придумать, как это сделать. Остаток ночи я посвятил составлению хитрых планов, но ничего путного мне в голову не пришло. В конце концов, рассудив, что утро вечера мудренее, я уже почти начал засыпать. Разбудил меня громкий и настойчивый стук в дверь. Меня буквально подбросило с кровати. Если это не чьи-то пьяные шуточки, то ничего хорошего не произошло...
– Да ? – я распахнул дверь и... Кан-Сен буквально упал на меня – я еле успел его подхватить.
– Сможешь ? – хрипло прошептал он, теряя сознание.
Я опустил глаза и меня вдруг охватила настоящая паника. В боку у графа торчал кинжал – только рукоять, кто-то, видимо, постарался на славу... Усилием воли я заставил себя собраться. Аккуратно уложил графа на кровать. Разрезать одежду... Расширить рану... Пропустить в разрез тонкий зонд... Осторожно поддеть оружие... Достать... Пережать сосуды... В тот момент я все на свете готов был отдать за элементарный сканер или хоть простейший томограф, литр чистого кислорода и пару доз кровезаменителя... Увы, о такой роскоши можно было только мечтать.

Сказать по чести, так я не выматывался с тех самых пор, как впервые оказался в королевском дворце Варшавы около постели умирающего Рибейрака. Кан-Сен столько твердил мне о своей счастливой звезде, что я и сам почти поверил в его удачу и вот... Хотя, смотря, что считать удачей. Кинжал прошел в сантиметре от позвоночника. Печень задета только слегка, порвано несколько крупных сосудов и, вообще, такие раны плохо заживают, но в целом... В целом, все могло быть и хуже. Вот только крови он много потерял и возместить ее было нечем. Оставалось надеяться, что сердце графа такую нагрузку выдержит. С остальным еще можно было справиться, но вот чем заменить переливание я так и не придумал за все это время.

По моим расчетам, Кан-Сен должен был восстановиться за трое суток. И если этого не произойдет... В этом случае он мог уже не подняться. Оставалось ждать. Все, что было в моих силах, я сделал. Теперь все зависело только от выносливости самого графа и его фантастического везения, которое до сих пор его не подводило. Той самой счастливой звезды... Ожидание было невыносимо – один из самых тяжелых для меня моментов. И от понимания того, что сейчас любое мое вмешательство может только усугубить состояние Кан-Сена, мне было тяжело вдвойне.

О том, что можно было сделать в лучших условиях, думать я себе просто запретил. Что есть – то есть. Таково золотое правило в любой экстремальной ситуации. Если бы здесь у меня была хотя бы сотая часть того, чем была оснащена дворцовая лаборатория, я чувствовал бы себя почти всесильным, наверное...

Воспоминания нахлынули внезапно и совершенно некстати. Дворец, коридоры, лестницы, стрельба... Лифт. Дверь тогда закрывалась чертовски медленно. Забрызганное кровью платье Наследницы, ее не перепуганные даже, а остекленевшие от страха глаза. Девочке, конечно, не следовало этого видеть. Впрочем, никому не следовало... Сколько же времени прошло с тех пор ? Три года, больше... Кажется – вечность. Интересно, насколько далеко занесло меня в прошлое ? Какая, собственно, теперь разница... Я не мог перешагнуть бездну лет, отделявшую меня от того момента.

Я наклонился к Кан-Сену и невольно вздрогнул. Ночь призраков какая-то, честное слово... Или я и правда схожу с ума ? Что бы там ни было – игра теней или моего воспаленного воображения – я отчетливо увидел на шее графа тонкий шрам, похожий на след, который иногда остается после регенерации. Я видел уже когда-то один такой... Видел, как же ! Сам ведь и зашивал... Дети тогда проводили какой-то "опыт по химии" и принцу Людовику... Людовику ??? Мистика какая-то... Ему порезало горло осколком стекла, крови было... Шум поднялся чуть ли не на весь дворец.

Я наклонился ближе, поднес свечу. Перевел дыхание. Да нет – просто похожий шрам, вот и все... Да, и не был он похож совсем на того мальчишку. Вообще, что я выдумываю ? Откуда ему здесь взяться ? Потом, я просто не мог его не узнать. Да и он меня точно бы узнал... А шрам... ну, что шрам – воротник натер, или завязки от плаща, например. Ничего удивительного. Эта мысль меня несколько успокоила. В коне концов, в жизни случаются еще и не такие совпадения. И в моей собственной жизни их было не так уж мало. Проверить энергетику для страховки ? Да нет, не стоит... В таком состоянии его лучшее, вообще, не трогать.

Следующий день стал для меня настоящим кошмаром. После прошедшей ночи я валился с ног, но прекрасно понимал, что поспать мне в ближайшее время не придется. К счастью, господин де Рибейрак после того, как гости разошлись отправился в Лувр, а утром прислал записку, что вернется оттуда не раньше вечера следующего дня. А у Кан-Сена днем начался жар, который сбить никак не удавалось. Тут уже не до воспоминаний и не до мистики. Тем не менее, опередив даже самые смелые мои ожидания, граф уже к вечеру пришел в сознание, чему я был несказанно рад. Самое страшное для Кан-Сена было позади, о чем я ему и заявил, в шутку пригрозив, что если история повторится...
– Знаю я тебя – поругаешься и вылечишь, куда денешься, – ответил мне граф со слабой улыбкой и добавил, уже серьезно – Ты – гений.

Короче говоря, все подозрения той ночи развеялись, как страшный сон. Я твердо решил считать все произошедшее случайным совпадением. Мне пора было избавляться от излишней своей подозрительности. Правда, к маркизу этому и впрямь надо было присмотреться повнимательнее. Но не более того.

© Kan-Sen May 2001

Париж (Коссад.)
Часть 4.

Не знаю почему, но появление при дворе Анри лорда Вильрса и его очаровательной во всех смыслах супруги произвело самый настоящий фурор. Лорд, а более его супруга сразу расположили к себе все знатные дома, завели многочисленные знакомства, лорд сникал известную долю благосклонности самого короля, а леди Екатерина сделалась предметом воздыхания большинства рыцарей, среди которых к моему удивлению оказался и мой давний приятель Кан-Сен.

Он кажется всерьез влюбился в эту английскую красотку, хотя уж я-то точно знаю, что ухаживать за ней он начал скорее от скуки. Отчасти – из желания обладать новой первой красавицей двора, отчасти – чтобы досадить своей прежней любовнице. Но больше все же от скуки, да еще от того, что в число ее поклонников вошли, как на грех, все его давние враги... Последним обстоятельством Кан-Сен был несказанно доволен. Он искренне считал, что вражду, как и дружбу нужно поддерживать, а потому не упускал повода лишний раз скрестить с ними шпагу.

Его отношения с миледи Вильярс как раз оказалась великолепным поводом для многочисленных дуэлей во славу и честь прекрасной дамы. Она не стала его любовницей – эта фея хранила верность своему мужу, несмотря на то, что абсолютно не отвечал ей в этом взаимностью. И в Париже запросто нашлось бы десятка два дам (не считая его величества), которые с удовольствием подтвердили бы это.

Но герцогиня была холодна как лед со всеми кто проявлял к ней хоть какой-то интерес. Исключением почему-то стал Кан-Сен. До романа дело не дошло, но он стал вхож в дом Вильярсов, сделался приятелем герцога, кажется, прекрасно осведомленного о его чувствах к своей драгоценной половине. Милорд, по всему, был вовсе не против того, чтобы его жена увлеклась каким-нибудь красавцем из числа парижской знати. И то верно – когда не утруждаешь себя необходимостью хранить верность жене, всегда приятнее, если она занята любовником. Он всецело доверял Кан-Сену честь своей половины, а Людовик все серьезнее рассчитывал воспользоваться этим доверием, и в конце концов поклялся, что добьется взаимности леди во что бы то ни стало.

Не знаю уж, в какой момент он в нее влюбился, но чувство это захватило его с головой. Он просто перестал видеть мир вокруг себя... Впрочем, это его собственные слова. На самом деле, он конечно преувеличивал. Но вот что было точно – он перестал считаться с мнением света. Вообще. И если он до этого не страдал отсутствием врагов и ревнивых поклонниц, то в последнее время их ему явно прибавилось.

Вообще-то, мне было глубоко все равно, было что-то между Кан-Сеном и леди Екатериной или нет. Мне было все равно сколько он наживет себе врагов, просто при дворе об их отношениях говорили все и я невольно начал прислушиваться к этим разговором. Признаться, мне с самого начала показалось странным, что вокруг этого вполне невинного со всех точек зрения романа раздувается такая шумиха. Кан-Сен никогда не страдал отсутствием вкуса, темперамента и внимания прекрасного пола. Леди Екатерина, в свою очередь, была действительно достойным предметом обожания, уж по крайней мере не хуже его предыдущей любовницы Марго.

Но бедного Кан-Сена из-за того, что она отдала ему предпочтение начали подозревать черт знает в чем ! Сначала его записали в еретики, потом вообще сделали английским шпионом. Обнаружилось несколько его тайных жен, он неожиданно оказался замешан во все политические интриги... В общем, романа с мадам Вильярс свет ему не простил.

Впрочем, сам он, кажется, был только рад всем этим слухам и сплетням. Он был готов на все, чтобы лишний раз козырнуть своей отвагой перед дамой сердца, а потому дрался на дуэли едва ли не каждый день. При этом, и миледи и ее супруг вовсе не торопились лишать его своего общества, а напротив все теснее сближались с ним. И вот это было уже по-настоящему странно. А особенно странно было то, что при всех этих пересудах милорд в любом обществе при каждом удобном случае нарочно оставлял их наедине.

Помнится, одним вечером Рибейрак решил устроить у себя небольшой светский раут – гостей было немного, только самые близкие ему люди, среди которых оказались, в частности я, Кан-Сен, сам Рибейрак, милорд Вильярс, леди Екатерина (единственная, увы, женщина среди нас, неотесанных мужланов), и какой-то ее дальний родственник-француз, вернее гасконец. Антуан де Лариньи, кажется. То ли граф, то ли виконт... Что в общем-то не суть важно. Этого Лариньи Кан-Сен на дух не переносил, почему-то, а сам этот брат-кузен-племянник или кто он ей там был, делал вид что Людовика вообще не существует в природе. Вобщем, до дуэли дело не доходило... пока.

Еще присутствовал в качестве то ли прислуги, то ли мебели, то ли скромного домашнего привидения Гастон... Ну, тот самый лекарь, который столь удачно вернул Рибейрака к жизни после всех его польских приключений и которого Франсуа непонятно зачем приволок за собой во Францию. То есть зачем, оно-то как раз понятно... Только вот меня лично при одном взгляде в сторону этого субъекта бросало в дрожь. И только меня – о нем говорили всякое... Называли колдуном, алхимиком, слугой дьявола... Я вполне искренне посоветовал однажды Рибейраку избавиться от этой подозрительной личности. Но мой приятель лишь рассмеялся мне в лицо, обозвав досужим суевером.
Я даже обиделся на Рибейрака, но потом честно решил, что забота о спасении своей души – личное дело каждого, тем более, что рая, по словам моего духовника, ни мне, ни другим приближенным Генриха в любом случае было не видать как своих ушей. Ну, разве что, я согласился бы пожертвовать на пользу матери нашей церкви добрую половину своего состояния... Ладно, не о том речь. Духовника я все равно собирался сменить рано или поздно. В общем, я смирился с тем, что мои друзья окружают себя столь подозрительными личностями. Тем не менее, сам я этого Гастона тщательно избегал.

Я несколько отвлекся, прошу простить... Ну так вот. Мы сидели за столом. Все было превосходно – вино, ужин, компания... Игра – мы с герцогом Вильясром чуть ли не с самого начала вечера сражались в кости – шла отлично, и я мысленно ликовал от того, что к концу вечера все золото, находившееся в кошельке англичанина должно было перекачивать в мой. Но две вещи повергали меня в безмерное раздражение и мешали получить полное удовольствие от вечера. Это присутствие Бартье на расстоянии явно меньшем, чем пушечный выстрел и необходимость развлекать даму, которая мало того, что не была увлечена игрой, так еще и могла того гляди заметить, как я раздеваю ее разлюбезного супруга средь бела дня. То есть вечера.
Так что когда мы с герцогом в очередной раз отвлеклись от нашей захватывающей партии, за столом уже шел весьма оживленный диалог. К моему удивлению, едва ли не самым активным его участником выступал молчаливый обыкновенно Лариньи. Причем, что еще более удивительно – выступал в паре с Кан-Сеном, пытавшимся переспорить леди Екатерину, Рибейрака, стоявшего изваянием около стены и изредка отпускавшего колкие комментарии Гастона. Ну, и заодно, полагаю, весь мир.
– Мы пропустили что-то интересное, господа ? – осведомился герцог, после того, как опустошил внушительный кубок. Он был явно расстроен – ну еще бы ! – последним проигрышем и ему не терпелось отвлечься.
– Пока ничего, милорд. – леди широко улыбнулась супругу. – Вы как раз успели к самому интересному месту нашего спора...
– Вот как ? Вы спорили ? – лорд Вильярс обвел собравшихся наигранно-недоуменном взглядом, повертел в руках кубок, потом взял бутылку, собственноручно отбил ей горлышко, и принялся уничтожать ее содержимое, ни мало ни утрудив себя переливанием оного в кубок. Не долго думая, я последовал примеру его английской светлости. Вступать в разговор мне не хотелось. В конце концов, я был глубоко чужд проблемам мироздания, занимавшим почему-то подчас беспкойные умы господ де Кан-Сена и де Рибейрака, а брать на себя в этом разговоре роль Шико мне не решительно не хотелось.
– Да милорд, – отозвался Лариньи, – мы спорили о судьбах милой Франции, как сказал бы...
– Бросьте, сударь ! – перебил его Кан-Сен. – Вы француз и вам не к лицу...
– Тот о ком мы с вами говорили тоже француз. – отрезал Лариньи.
– Ну, как минимум, на половину он итальянец, – вставил Рибейрак попытавшись улыбнуться. Улыбка получилось маловыразительной, поскольку большую ее часть скрыл от глаз публики внушительный кусок окорока, который Франсуа в тот момент как раз поглощал. – А я подозреваю, что не...
– Твои подозрения, друг мой, еще надо доказать, – заявил Кан-Сен. – Но дело не в них. Если человек называет себя принцем Франции – он француз, что бы там ни говорил мне про половины...
– Так что же из того ? – Рибейрак подался вперед, забыв и про вино и про окорок. В его взгляде читался какой-то хищнический интерес к словам Кан-Сена, который, по всему, казался ему в этот момент то ли фанатиком то ли сумасшедшим.
– А то, господин виконт, что оборот "судьбы милой Франции" с чьей-то легкой руки в последнее время вызывает лишь снисходительную улыбку на устах даже самых доблестных представителей нашего дворянства. Как видишь, даже господин де Лариньи не стал исключением.
– Вы правы, граф, каюсь. – гасконец притворно потупил глаза. – Но что делать, если патриотизм в моде сегодня только среди фанатиков, коим я себя не считаю ни в коей мере.
– Я тоже, сударь, не считаю себя фанатиком, – Кан-Сен выпрямился, будто готовился встать. Глаза его лихорадочно блестели. Он был настолько распален спором, что ничего другое его, кажется, просто не занимало. – Я не считаю себя фанатиком, – продолжил Людовик, – но, черт возьми, я просто отказываюсь говорить о гордости за свою страну в прошлом времени.
– Прошу прощения, граф, но о чем все-таки речь ? – герцог Вильярс, кажется начинал проявлять серьезный интерес к разговору, и кажется наша партия в кости откладывалась до конца спора. Ну и прекрасно. Я достаточно поживился сегодня – пора и честь знать. А то того и гляди, англичанин, вообще, не сядет со мною больше играть. А где я еще возьму партнера, который способен сорить деньгами направо и налево, поднимать ставки и расставаться с содержимым своего кошелька не интересуясь причинами моего везения ?
– О том, герцог, что наши уважаемые принцы делят престол, совершенно позабыв о государстве, над которым им хотелось бы властвовать. А Франция, того и гляди, превратится в медвежий угол похлеще Польши, откуда наш король бежал с такой радостью.
– Принцы делят престол ? – повторил герцог с нескрываемым удивлением. – Граф, но ведь... ведь король... еще жив и здравствует. – мне почудилось, судя по тому, как запнулся милорд Вильярс, что он хотел сказать нечто совсем другое, но я промолчал. Не хватало мне только оказаться замешанным в политическую дуэль...
– В семье Валуа долго не живут, – Кан-Сен откинулся на спинку стула, закрыв глаза. То, что он говорил, было очевидностью для любого, кто был мало-мальски знаком с историей Франции. Борьба за трон здесь велась практически всегда, и тревожным признаком считалось скорее ее отсуствие. – Генрих бездетен и вряд ли... – Людовик позволил себе короткий неприличный смешок и продолжил, – вряд ли обзаведется детьми в ближайшее время, а принц... Скажу вам честно : у меня нет на его счет ни малейших иллюзий. Он не сможет удержать власть...
Дальше я не слушал. Измышления Кан-Сена на тему "как не повезло Франции с королем" и "какие все принцы канальи" меня мало интересовали. Я прильнул к горлышку бутылки. И не надоело им ?! Ну, то что Кан-Сен до сих не навоевался и жаждет подвигов во славу Франции – это я еще мог понять, благо дискуссия на означенную тему разворачивалась в нашем обществе далеко не впервые. Ну, Рибейрак готов защищать своего Анри с пеной у рта перед кем угодно. Ну, Лариньи – черт с ним – тот еще субчик, под стать Кан-Сену. Лишь бы шпагой во имя Франции помахать. Но герцог... Ему-то что за дело до этих споров ? Или он и впрямь послан самой королевой Елизаветой с секретным поручением узнать, какова будет реакция Беарнца, столь желанного для Англии на нашем троне, на брак ее величества с принцем ? Или, наоборот, он приехал вести переговоры с принцем ?
Да собственно черт с ними, нашли тему для разговора и ладно. Я снова приложился к бутылке и почувствовал, что засыпаю. От скуки. Милорд Вильярс явно не собирался в ближайшее время удостаивать мою персону своим вниманием, надеяться заполучить в этой компании ораторов другого партнера было бесполезно и я всерьез подумывал о том, чтобы, выбрав момент извиниться и покинуть это приятное общество.
Внезапно "вспомнить" о каком-либо деле, извиниться и уйти не было ни малейшей возможности – я легкомысленно пообещал Рибейраку, что на сегодняшний вечер отложу все дела и останусь у него до утра. Сослаться на плохое самочувствие, значило тут же привлечь к своей особе внимание этого чернокнижника, чего мне хотелось еще меньше, чем слушать разговоры о политике. Поэтому я скучал, потягивая вино и пытаясь изобрести способ незаметно исчезнуть, либо заманить господина герцога обратно за игорный стол.

Из приятного, если так можно выразиться, полузабытья томной скуки, меня выдернул голос герцога :
– Господин маркиз, а что вы обо всем этом думаете ?
– А ? – я оторвался от бокала и взглянул на него. – Простите, я как-то отвлекся... Рибейрак, у тебя превосходное вино, должен тебе сказать. Не знаю, где ты его берешь, но ты просто обязан подарить мне пару бочек этого божественного напитка... Так о чем шла речь, милорд ?
– Оставьте господина де Коссада в покое, герцог, – вмешался Кан-Сен. – Наш друг, увы, чужд большой политики и я, честно говоря, завидую ему в этом.
– Я ? Чужд ? Вовсе нет, – я отпил вина и обвел собравшихся взглядом. – Просто это, как мне кажется, не лучшая тема для дружеского застолья. – перехватив взгляд герцога, я понял, что так просто от меня не отстанут. Я глотнул еще вина, сделал многозначительную паузу. Меньше всего мне сейчас хотелось рассуждать о судьбах милой Франции – или о чем там они на самом деле... Но кажется, я был единственным кто так думал. Право же, остальные были увлечены беседой настолько, что пытаться перевести разговор на другую более интересную тему было бессмысленно. Разве что... Соблазн подвести черту под всем разговором, а заодно и под вечером как таковым, был велик, и я решился. Я выпил еще вина – и начал нести какую-то чушь. Про то, что де история всех рассудит, про падение империй и королей, о вечности всего высшего и о тленности всего земного. Не помню точно, что я плел. Говорил я долго, периодически ловил на себе странные взгляды собеседников, а особенного этого ходячего приведения Бартье. Должно быть, он решил, что я попросту тронулся рассудком. Впрочем, в его обществе это не сложно... По ходу своей гениальной речи, я то и дело осушал бокальчик другой, а закончив тираду, уткнулся головой, вернее даже будет сказать, лицом в стол и почти мгновенно уснул.

© Kan-Sen. May 2001

Париж. (Кан-Сен.)
Часть 2.

Из Прованса я возвращался с тяжелым сердцем. Поездка оказалась совершенно напрасной, чего следовало ожидать. Сам не знаю, чего я пытался этим добиться: Когда мы получили весть о смерти Армана мне до безумия, до боли, до ужаса захотелось его увидеть. Хотя бы еще один раз. Пусть даже и мертвого. И вот... Я приехал, постоял на могиле, поговорил с отпевавшим его священником и со слугами. Разыскал участников злополучной охоты. Даже уговорил конюха отдать мне того самого коня, с которого столь неудачно упал Ла Рош и несколько часов гонял его по лесу, приблизительно повторяя маршрут охоты... Отменной выучки гнедой жеребец. Глупое животное: Коня я забрал. На память. На нем и возвращался домой. Обратно я ехал медленно, останавливаясь в каждом трактире. Я так и не придумал, чем объясню Коссаду и Рибейраку, почему не взял их с собой. Может, они на меня за это даже обиделись – а что толку? Мне захотелось поехать одному – я поехал. Напрасно потерял время – и все.

Развеяться дорогой не удалось – постоянно что-то мешало. То разбавленное вино в трактире, то какая-нибудь надоедливая дочь хозяина постоялого двора, то погода... Был конец августа, дожди еще начались, но вокруг было промозгло, пасмурно... В общем, все подстать настроению. Домой не хотелось, тем более что дел в Париже у меня не было. Помнится, я даже раздумывал дорогой не бросить ли свет к чертям собачьим и не отправиться ли, следуя примеру Ла Роша в свою вотчину и заняться наконец всерьез управлением землями предков. Потом передумал. Скука... Как на зло, в королевстве не намечалось подходящей войны или мало-мальски приличного заговора. Хотя в последнем я далеко не был уверен... Черт побери, возможно мне следовало предложить свои услуги Генриху Наварскому. Хотя подозреваю, что он был сильно обижен на меня из-за того, что отъезд Марго из Парижа совпал с нашим с ней разрывом. Но, честное слово, я и не думал сплавлять ее под крыло любезного супруга... Кто ж виноват, что королева матушка ополчилась на нее именно в тот момент, когда мы окончательно надоели друг другу.

Эти и другие подобные мысли занимали меня в течение всего пути. Ну, или почти всего. Тем не менее, я не свернул с дороги и доехал до постоялого двора невдалеке от Парижа, где остановился на ночь, здраво рассудив, что заваливаться домой в предрассветный час хоть к себе, хоть к Рибейраку будет не здорово. Сразу же начнутся вопросы, догадки, домыслы и отдохнуть с дороги мне не дадут.

Я кинул хозяину постоялого двора пару золотых монет, распорядился приготовить мне комнату, накормить моего коня, который, кстати, вопреки моим ожиданиям, оказался на редкость смирным и послушным, и подать ужин в общий зал, внизу. Наверное, реши я ужинать в комнате, ничего бы не произошло. Но гул общего застолья всегда действовал на меня умиротворяюще, так что я занял стол около окна и принялся за жареную куропатку с приятной золотистой корочкой, которую мне подали на удивление быстро. Особенно, с учетом того, что раньше я в этом трактире не останавливался ни разу.

Гул трактира и вкусная еда быстро исправили мое настроение. А пара бутылок старого бургундского окончательно вернула мне доброе расположение духа. И с этим добрым расположением я присоединился к компании дворян, игравших в кости за соседним столом. Особого азарта в тот вечер я не испытывал и играть сел только чтобы скоротать время. Поэтому мимоходом прислушивался к разговору, который вел у меня за спиной некий молодой англичанин с каким-то гасконским проходимцем. Гасконца я почти не запомнил. Признаюсь, я никогда особенно не любил южан, без особого на то основания считавших себя пупом земли и врожденными мастерами шпаги. При каждом удобном случае я старался доказать им обратное, а исключение из своей нелюбви делал лишь в очень редких случаях.

Англичане – другое дело. Хотя и к ним я не питал особой симпатии... Но они в отличие от гасконцев хотя бы не выглядели все на одно лицо. Этот же запомнился мне с первого взгляда. Внимание на этого субъекта я обратил сразу же, как вошел. На фоне местной публики он выглядел чересчур изящно. Я бы даже сказал – вызывающе изящно. Судя по одежде, оружию, манере держаться он занимал в обществе довольно высокое положение. И меня всерьез заинтересовало – с чего бы английского вельможу, явно не испытывавшего недостатка в деньгах и обладавшего неплохим вкусом, занесло в полночный час в эту несусветную дыру...

Так вот – я совершенно расслабился, и, наверное, проявил излишний интерес к разговору этих двоих. Мне было чем заинтересоваться – похоже, я таки пропустил заговор в отечестве. Речь шла о короле Наварском, которого я вспоминал накануне, его драгоценнейшей супруге, нашем дорогом Анри, его братце, королеве-матушке, герцоге де Гизе и: королеве Елизавете. Услышав все эти славные имена в одной фразе, я невольно напряг слух. Говорил гасконец. Насколько я понял, он объяснял этому английскому франту текущий расклад по претендентам на французский престол... Впрочем, о скорой и неминуемой смене власти, низложении Анри и восшествии на престол Беарнца или Меченого в наше время не рассуждал разве что ленивый. Но какого черта англичанину беседовать на эту тему с гасконцем в захудалом придорожном трактире и на ночь глядя ?! Мне стало по-настоящему интересно и я начал все более открыто прислушиваться к беседе. Однако, эти двое говорили по-английски. Я неплохо знал этот язык, но это было какое-то странное наречие, возможно, шотландское, так что я разбирал только имена и отдельные слова.

– Детей у Валуа нет (неразборчиво)... Поэтому... надо... Гиза и Франсуа... Если не считать (совсем неразборчиво и очень долго)... От Карла. Я думаю (что он думал, я не понял)... со стороны Англии (снова долго и неразборчиво)... и если мы найдем союзников в Париже (интересно, каких ?!!!)... – далее последовала совершенно неразборчивая тирада, из которой я уловил только слова "успех" и "история". Очевидно, гасконец предполагал добиться успеха и войти в историю. Как любой уважающий себя заговорщик. Англичанин в ответ промычал нечто совершенно нечленораздельное.
– Вы и правда так полагаете, милорд ?! – совершенно серьезно спросил гасконец и в тот же момент оба они рассмеялись. Неприлично громко. Отличный повод поинтересоваться их разговором.

Я быстро прервал игру, расплатился с партнерами и подошел к столу, за которым сидели это двое еретиков. Признаюсь, к протестантам я всегда испытывал смешенные чувства. Мои родители были католиками и воспитали меня в этой вере, несмотря на то, что некоторое время назад каждый второй представитель парижской знати, если и не был протестантом, то предпочитал называть себя им... Понятно, что после августовских событий об этой моде напрочь забыли. Нет, я никогда не был протестантом и никогда не называл себя им. Напротив, когда кальвинизм был в моде, я рьяно и упрямо демонстрировал на каждом углу свою приверженность папству. Но после августовской чистки я намеренно показывал свое теплое отношение к оставшимся в живых. Хотя... если бы меня спросили, что я в ту ночь делал, я бы ни за что не сказал. Просто потому, что не помнил. Потом, однако, обо мне ходили страшные слухи...

Итак, я подошел к гасконцу и англичанину и вежливо поинтересовался (по-французски, естественно) причиной их столь бурного веселья. Англичанин пристально посмотрел на меня, вопросительно взглянул на гасконца, тот многозначительно кивнул и "милорд" поднялся из-за стола. Вопреки моим ожиданиям, он учтиво поздоровался со мной и предложил разделить вечернюю трапезу, а так же все возможные поводы для веселья. Настроение, как я уже говорил, у меня исправилось, поэтому я решил не искать пока повод для ссоры и согласился. Англичанин оказался на удивление милым собеседником, а заодно и собутыльником. Я представился. Оказывается, он меня знал. Был наслышан о моих успехах во Фландрии и приключениях при дворе. Мы разговорились и к двум выпитым мною бутылкам добавилось еще несколько. Гасконец был молчалив, угрюм и почти не участвовал в моей беседе с милордом Вильярсом (так мне представился этот англичанин). Имени этого мрачного субъекта, который ничего кроме раздражения во мне не вызывал, я не запомнил. Возможно, напрасно. Но в том момент он был единственным, что портило мое настроение и я предпочел не обращать на него внимания.

За добрым вином и приятной беседой мы просидели почти всю ночь и только когда за окном уже начал теплиться рассвет, я стал подумывать о том, чтобы расстаться с милордом Вильярсом и отправиться спать... Милорд оказался на редкость стойким собутыльником. Вино, кажется, вообще не имело на него никакого действия. До сих пор я считал себя изрядным питухом. Но после всего выпитого (считать я конечно же не считал, но бутылок под столом скопилось изрядное количество) меня начало клонить в сон, язык стал заплетаться, а как я дойду до второго этажа мне представлялось с трудом... А этот господин, похоже, вовсе не собирался перебраться из объятий Бахуса в объятия Морфея. Напротив, он был решительно, кажется, настроен встретить солнце с бокалом в руке.

Короче говоря, я предпринял попытку распрощаться с милордом, совершенно забыв о гасконце. Это было моей очевидной бестактностью, признаю. Южанин попытался исправить положение и напомнить о себе, пожелав мне приятной ночи. В ответ на это я сморозил что-то насчет того, что я провел в его компании на редкость приятную хоть и беспокойную ночь, и единственное о чем я жалею, так это о том, что его участие в моем времяпрепровождении было слишком незначительным. Гасконец побагровел, но проглотил обиду. Он еще раз вежливо и холодно распрощался со мной. Я двинулся было в направлении лестницы, но повернулся столь неловко, что задел стоявший на столе с недавно принесенной бутылкой вина, еще почти полной, но как на грех, уже откупоренной. И все это вино в мгновение ока оказалось на нарядном костюме милорда Вильярса. Гасконец выругался на этом их чертовом наречии. Милорд как-то странно посмотрел на меня и медленно встал. Как говорится, вечер переставал быть томным. Ну и отлично.
– Мои извинения милорд. Хотя полагаю, они вас не удовлетворят? – я в упор посмотрел на англичанина. Тот утвердительно кивнул...
– Полагаю, вы правы, граф.
– Отлично, – протянул я и поклонился. – В таком случае – я к вашим услугам, милорд. Где и когда мы могли бы...
– Не стоит откладывать, граф, – произнес англичанин. – Если вы не возражаете, мы можем разрешить все прямо сейчас.
– Как вам будет угодно, сударь. – я улыбнулся и бросил короткий взгляд на гасконца. – Увы сударь, я путешествую один. Надеюсь, это обстоятельство не слишком обидит вашего друга ?
– Не стоит беспокоиться, граф, – заявил южанин. – Я вполне удовольствуюсь ролью наблюдателя. – я еще раз поклонился ему и милорду Вильярсу и отодвинулся в сторону, давая им выйти из-за стола. Скажу сразу – милорд Вильярс был милым человеком. И, честно говоря, мне не слишком-то хотелось с ним драться. Гасконец – другое дело. С ним бы я скрестил шпагу с превеликим удовольствием. Но раз лорд не захотел обратить все в шутку – что ж, я никогда не увиливал от дуэлей. На самом деле, предстоящий поединок почти не волновал. Дело привычное, даже с учетом того, что на земле я стоял сравнительно нетвердо. Мне уже давно не попадались достойные противники, и я почти разуверился в их существовании.

Мы вышли из трактира и отошли на несколько шагов. Было раннее утро, рассвет только-только занимался, на дороге не было ни души, так что вряд ли нам мог кто-нибудь помешать. Мы встали в позицию. Меня все еще покачивало от выпитого, но англичанин был мало похож на грозного соперника, а я все же был не настолько пьян, чтобы выпустить из рук шпагу. Однако после серии стремительных атак, милорд на удивление ловко разрезал мне плечо и тут же ушел в глухую защиту. Видимо, он рассчитывал меня измотать, думая, что с раненой рукой я долго не продержусь. Этот хитрец не знал, что вид крови меня только трезвит и раззадоривает. Рана меня волновала – во-первых, не впервой, во-вторых я привык не обращать внимания на боль.

Так вот – я принял его игру, и в течение некоторого времени делал вид, что пытаюсь прорвать его оборону. Через какое-то время я отступил на шаг и сам перешел только в оборону. Англичанин уловку проглотил. Впрочем, к чести его, он среагировал моментально. Милорд всем телом подался вперед, почти что упал и из падения исполнил стремительный и широкий выпад. Подозреваю, в Париже не много нашлось бы фехтовальщиков, способных его отразить. Я смог бы перечислить максимум пятерых. Включая себя, поскольку мне это удалось. Просто я только краем глаза уловил, как он начал наклоняться, и сам тут же двинулся вперед, выбросив шпагу при этом как можно дальше. Его клинок я чудом поймал на кончик кинжала, отвел в сторону и сделав шаг, нет, почти прыгнув, вперед довел атаку до конца. Я проткнул ему бок, кажется насквозь. Вильярс побледнел, но тем не менее устоял. Я отскочил, ожидая продолжения. Но тут произошло нечто, что никак не укладывалось в мои (скажу без ложной скромности - доскональные) познания дуэльного кодекса. Лорд отсалютовал мне и произнес...
– Отлично, граф. Благодарю. Мы в расчете, – после чего развернулся и направился обратно в трактир. Медленно... Чувствовалось, я его прилично задел. Его приятель-гасконец, ни слова не говоря, двинулся за ним следом. Я же настолько растерялся, что еще минут пять стоял на дороге, зажимая рану рукой, и тупо смотрел на вход в таверну, где уже давно скрылась спина моего противника.

В конце концов, я решил не выяснять в чем тут дело. Мне было решительно все равно, почему этот человек решил прервать наш столь красиво начавшийся поединок. Это была не трусость, определенно... И рана его не напугала, похоже. Нет, тут была какая-то логика, но какая? Да, к черту. Я никогда не понимал англичан. И не особенно стремился понять этого. Пусть его... В конце концов, право вызова в данной ситуации принадлежало ему и прервав дуэль, он в общем тоже был в своем праве. Короче, поразмышляв с минуту над странностями, я окончательно признал его логику безнадежной и отправился за своим конем с единственной мыслью – поскорее добраться до Парижа.

© Kan-Sen. Dec 2000

Великим Начинаниям – Удача и Великие Свершения!
Долгим Походам и Странствиям – Счастливый Исход!
Уставшим Путникам – Яркий Свет и Добрый Огонь!