Париж (Сухи-Дан.)
Часть 1.

Виконт де Рибейрак стоял у окна и задумчиво смотрел на противоположную сторону улицы. Последние два дня это было едва ли не единственным занятием моего молодого, если так можно выразиться патрона. Я решительно не мог воспринимать этого юношу как своего господина. Скорее, он был для меня младшим товарищем, который крайне нуждался в моей заботе и в моей поддержке. Особенно сильно я нужен был ему в последние несколько недель. После того самого злополучного письма из Прованса господин де Кан-Сен покинул Париж, никому ни слова не сказав, и лишь через три дня Рибейрак получил получили от него записку в которой говорилось, что он направляется в Прованс, чтобы лично во всем удостовериться. Отправляться вслед за ним было совершенно бессмысленно – поэтому виконт, вспылив по обыкновению, остался в Париже. Подозреваю, правда, что он, вероятнее всего немедленно отправился бы в путь, если бы не у его величества Генриха не случился очередной приступ расположения к своему любимцу... В любом случае, я отчасти был рад тому, что господин виконт остался в Париже и решил дождаться возвращения графа.

Не то, чтобы я стремился держать господина де Рибейрака взаперти, но зная его вспыльчивый характер и то, какое глубокое впечатление произвело на него известие о случившемся с Ла Рошем, я боялся, что он наломает дров. Очевидно, граф тоже опасался именно этого, раз не взял его собой. Он практически никогда не скрывал от своего друга, что собирается ввязаться в очередную историю. А господин де Рибейрак почти никогда не позволял ему влипнуть в то и ли иное приключение без его драгоценной персоны. И если на этот раз Кан-Сен решил отправиться на поиски приключений один, то причина для этого у него определенно была, и более чем веская. Правда, именно это смущало меня. В том плане, что Кан-Сен уехал один, и в случае чего: Что могло бы произойти в случае чего – мне было страшно даже подумать.

Ко всему прочему, я и сам подозревал, что истории с Ла Рошем что-то нечисто, но что именно – никак не мог уловить. И от этого мне становилось еще тревожнее. Упасть с лошади во время охоты и сломать себе шею – дело нехитрое, однако: Господин де Ла Рош, насколько я знал, был прекрасным наездником. Несчастный случай, конечно, мог быть подстроен, но кем? В отличие от большинства придворных, он, кажется, умудрялся ладить со всеми. Я даже не помнил случая, чтобы этот человек убил кого-нибудь на дуэли или оказался втянут в скандал или заговор. Безусловно, среди других вельмож того времени он был белой вороной, и я бы наверное заподозрил в нем хроноразведчика, если бы его интересовало хоть что-то кроме вина, женщин, охоты и игры... Ну и дуэлей, к которым относился кажется лишь как к еще одному развлечению. На мой взгляд, он был излишне миролюбив и вряд ли мог кому-то помешать. Но что-то не позволяло мне объяснить его гибель одной только фатальной случайностью...

По расчетам виконта, Кан-Сен должен был вернуться еще два-три дня назад, что было в общем логично, поскольку путь от Парижа до Прованса занимал не больше недели, а задерживаться там дольше нескольких дней графу не имело смысла – иначе он не замедлил бы прислать весточку. Но Кан-Сен, по расчетам Рибейрака, должен был незамедлительно прибыть к нему (в чем я никакой логики не видел, поскольку графу нужно было как минимум отдохнуть с дороги)... И вот уже третий день виконт пребывал в меланхолическом состоянии ожидания. Он по несколько раз в день посылал слугу к господину де Кан-Сену домой и приходил в ярость от того, что его друг так до сих пор и не вернулся. Я тоже начал волноваться, но старался не показывать этого виконту, иначе он бы обязательно отправился на поиски своего товарища и обязательно влип бы в какую-нибудь историю...

Как бы там ни было, я устал высказывать Рибейраку свои соображения по поводу того, что могло задержать Кан-Сена в дороге. Более того – я оставил попытки развеять его апатию и спокойно наблюдал за тем, как он разглядывает улицу. Вообще, характер у месье де Рибейрака был посложнее, чем у любого представителя Семьи. Признаться, поначалу я думал, что поладить с ним не смогу. Его предложение остаться в его свите меня сильно покоробило. Не само, конечно, предложение, а то, каким тоном оно было сделано. В иной ситуации я бы точно отказал ему, но тогда... Тогда мне приходилось выбирать между полусгнившей сторожкой на окраине забытой Богом деревни и королевским дворцом. Скрепя сердце, я выбрал последнее.

Жалеть об этом мне не пришлось. Во-первых, я быстро понял свою ошибку относительно Рибейрака. Виконт вполне искренне хотел отблагодарить меня, просто, лишенный природного чувства такта, он нашел для выражения своей признательности самую неподходящую форму. А я... Я за относительно короткое время нашего общения успел привыкнуть к его строптивым выходкам и в итоге полюбил почти как родного не только самого Рибейрака, но и его верного друга Кан-Сена. Я настолько привязался к ним, что мне было бы по-настоящему больно расстаться с ними обоими. Кроме того, я смирился с тем, что, наверное, не вернусь на Ампер. И если уж как на духу, мне не хотелось туда возвращаться. Здесь, в чужом для меня мире, при всей его средневековой дикости, я чувствовал себя намного комфортнее и свободнее, чем в Императорском дворце. Понимаю, звучит абсурдно, но именно так и было...

И самое главное – Рибейраку и его друзьям я был нужен ни чуть не меньше, чем Императору. Даже больше. Работы у меня почти всегда было по горло. И Рибейрак, и Кан-Сен и другие их приятели были отчаянными головорезами. Они дня не могли прожить без того, чтобы хоть кого-то не вызвать на поединок. К счастью, они превосходно владели шпагой и в большинстве случаев отделывались царапинами. Но иногда им доставалось и весьма сильно... Короче говоря, я быстро прижился в этом мире. От затеи найти федеральных разведчиков я практически отказался. Во-первых, я все же слишком плохо знал этот мир и не знал с какого конца начать поиски. Во-вторых, я не смог бы оставить своих подопечных на произвол судьбы...

Радостный окрик господина виконта оторвал меня от ненужных и по большей части риторических размышлений:
– Кан-Сен! Ну слава Богу ! Гастон, спускайся вниз, встреть его ! – и прежде чем я успел двинуться с места, Рибейрак сам опрометью ринулся к двери. Но граф, который имел привычку являться в дом своего приятеля без доклада, опередил его. Он уже распахивал дверь, когда Риберйак еще только к ней подбегал. Как ни странно, господин виконт оказался прав – Кан-Сен даже не переоделся с дороги. Его сапоги покрывал слов пыли, а костюм был измят настолько, что, казалось, он не снимал его суток трое.
– Прости, что не сказал тебе сразу – без вступления начал Кан-Сен, обращаясь к Рибейраку. – Но я должен был сам на это посмотреть. И один. – Сочтя свое присутствие при разговоре друзей нежелательным, я поклонился Кан-Сену и направился было к выходу.
– Не уходи пока – бросил мне Кан-Сен. – Ты мне будешь нужен... чуть позже. – и продолжил, для Рибейрака или для нас обоих...
– Я был там. Видел могилу. Говорил со слугами, со свидетелями... я всех расспросил – это чистая случайность... Не знаю. До сих пор поверить не могу. – Кан-Сен судорожно выдохнул.
– Может, вина? – осторожно поинтересовался Рибейрак, как-то притихший после речи своего друга.
– С удовольствием. Да, Гастон... Меня тут в руку – посмотришь ?

Графу, как всегда, повезло. Несмотря на то, что рука была распорота от плеча до локтя почти до кости, артерия задета не была и много крови он потерять не успел. Просто большая царапина – и только. Правда, мне пришлось напустить на себя строгий вид и уложить Кан-Сена в постель – после каждой раны, даже после такой ерунды, как эта – у него случались приступы лихорадки, происхождение которой оставалось для меня загадкой. Определить его в "походных" условиях я не мог. Утешало только одно – горячка длилась несколько часов, максимум сутки, а сразу после этого Кан-Сен как ни в чем не бывало вскакивал на ноги. Никаких осложнений. Возможно, это был странный вирус, обострявшийся из-за внешних повреждений. Или дело было в слишком сильно развитом иммунитете, который на малейшее вторжение извне реагировал бурным всплеском. Или же горячка имела психосоматическое происхождение... В любом случае, я не мог справиться с этим подручными средствами. Единственное, что мне оставалось – удерживать Кан-Сена в постели как минимум сутки. Обычно это было поводом для разговора на повышенных тонах, но на этот раз он не слишком возражал. Возможно, потому что сильно устал с дороги или по каким-то одному ему ведомым причинам не очень хотел возвращаться к себе домой. На мой традиционный вопрос, "ну и кто же вас так отделал?" он поведал мне маловразумительную историю...

© Kan-Sen. Nov 2000

Польша (Антон Пашков.)
Часть 3.

После достопамятной полькой миссии моя жизнь круто изменилась. С самого начала идея руководства заслать меня в эту средневековую глушь вызывала у меня некоторые сомнения. Во-первых, этот отрезок жизни Генриха Ш был изучен неплохо и особого исторического интереса не представлял. Во-вторых, я хотя и работал постоянным резидентом во Франции аж с 1567 года, я все же не был профессиональным историком. Ну, почти.

Меня, как и других военных десантников обязали пройти стажировку в МИВе, а администрация Института почему-то сочла существенным тот факт что в моем служебном досье в графе смежные специальности вместо обычного пробела было написано <военная история>. На мой взгляд, они придавали излишнее значение этой записи. Диплом историка я получил заочно, еще в те золотые времена, когда учился на первом курсе десантного колледжа. Тогда у меня еще было время читать умные книжки и отвечать на умные вопросы дистанционных экзаменаторов. Но как только я получил профессиональное свидетельство, я тут же запихнул его подальше и вскоре вообще забыл о том, что у меня есть смежная специальность.

А начальство, вот, увы не забыло. На его взгляд, я превосходно справился с первым своим заданием – фландрским походом 1567 года, и меня оставили во Франции как постоянного резидента на 8 лет. В реале это занимало где-то год, с учетом нескольких отпусков и переподготовок, и я согласился. Да и командир моего отряда не возражал.

Работа у постоянного резидента хорошая - не пыльная и абсолютно не напрягающая. В мою задачу входило фиксирование всех исторических событий, регулярное предоставление отчетов, ну обеспечение нормальных условий работы разным группам, прибывающим в сектор - снабжение их легендами, связями, ну и всякое такое.

К счастью, мне чертовски повезло с легендой. Группа прикрытия постаралась на славу. Меня звали Арман де Ла Рош. Я был графом. Мое основное занятие (помимо того, что мне приходилось делать по работе), состояло в том, чтобы вести светскую жизнь. То есть, выражаясь современным языком, активно бездельничать. Я принимал участия в бесконечных пьянках и кутежах, балах, раутах, иногда даже в дуэлях. Хотя последнее было не то, что бы категорически запрещено, но сильно возбранялось МИВом. Главное - я мог наносить противникам лишь легкие царапины. Работавшим со мной друзьям оставалось только завидовать мне.

Так вот, я слишком хорошо обосновался во Франции, и предложение отправиться в Польшу со свитой Генриха застало меня врасплох. Не то, чтобы я был против. Наоборот. В Варшаву ехали трое моих закадычных приятелей, с которыми я был знаком еще со времен Фландрского похода и мне очень хотелось поехать с ними. Но логики в том, что посылать меня туда я не видел. Ладно, оно как говорится дело хозяйское: Но вот в чем я точно не видел логики, так это в том, чтобы посылать меня туда без напарника. А именно это прямо и недвусмысленно говорилось в полученном мной задании. Тоже в общем дело хозяйское, но инструкция это мягко не рекомендовала. А на практике работа в одиночку допускалась лишь в исключительных случаях. Чем, собственно, была исключительно Польша я понятия не имел, а руководство на просьбу выделить мне напарника ответило длинным письмом, суть которого в двух словах сводилась к следующему : "Работай мальчик, выполняй, что приказано и поменьше вопросов задавай умных, а инструкцию мы наизусть здесь все выучили, когда ты еще пешком под стол ходил". После этого, мне ничего не оставалось, как ехать в Польшу.

Мое задание, насколько я мог судить, было чисто наблюдательным, поэтому во время путешествия я предавался всем доступным наслаждениям. Неприятности начались, когда во время одного привала мы напились и Рибейрак потащил купаться своего коня, а заодно выкупался сам. Я, к слову, был в числе напивавшихся, и принимал в затаскивании животного в воду самое что ни на есть активное участие. После этого Рибейрак заболел – ну еще бы выкупаться в ноябре в Висле и лечь спасть в мокрой одежде ! По меркам того времени, у него были весьма неплохие шансы отправиться к праотцам, но он довольно оправился и встал на ноги.

Самое интересное случилось уже после того, как мы прибыли в Польшу. Рибейрак, застав его величество с каким-то местным добрым молодцем, впал гнев и вызвал сего молодца на дуэль. Поединок, к несчастью для Риберйрака и молодца кончился обоюдкой. Кому из них повезло больше, я точно сказать не могу, поскольку молодец умер-таки на месте, а Рибейраку получил серьезную рану. На сколько я мог судить, ему было не выжить. По крайней мере, в тех условиях и при том уровне развития медицины.

Мне было гадко. Я, если уж как на духу, чувствовал себя просто-таки последним подонком. Наверное, специалисты по этике, коих в Институте великое множество прочли бы мне лекцию о вреде слишком тесных контактах с историческими персонажами и крайне отрицательной роли личных привязанностей во время исполнения задний. Все это я понимал. История уже свершилось, и менять ее нельзя, иначе весь мир полетит к чертям : Но рядом со мной умирал мой друг. Пускай на самом деле это был лишь призрак далекого прошлого, пусть в моем сегодняшнем мире его давно уже не было - все равно для меня это был вполне реальный человек, который однажды рисковал своей жизнью, чтобы спасти мою, не зная, что мне-то на самом деле ничего не грозит:

Я кусал локти, но сделать ничего не мог. И от этого мне было гадко вдвойне. Я запросил базу данных МИВ и уже мысленно приготовился к худшему, но к удивлению своему обнаружил, что в архивах его фамилия упоминается аж вплоть до 1578 г. Конечно, база не блистала точностью, но это был все же серьезный документ. Жаль, я не мог даже этого слабого утешения доставить Кан-Сену, который просто сходил с ума от ярости и бессилия. Он таскал к Рибейраку одного врача за другим, выслушивал смертный приговор и отправлял к чертям собачим. Удерживать его от того, чтобы он не поубивал всех лекарей Варшавы, надо сказать, стоило большого труда.

В конце концов, он рукой махнул на медиков и принялся искать магов, алхимиков, и прочих чудотворцев. Сдается мне, он и сам до конца не верил в них, но искать продолжал. Даже подключил к этому меня и Коссада, уговорив нас объехать несколько окрестных деревень и поискать там завалящего ведуна или святого отшельника. Не скажу, что идея мне понравилась, но описание уклада деревенской жизни в Польше входило в мои обязанности, так что я согласился. К тому же, я не оставлял надежд порадовать МИВ чем-нибудь сверхценным. Одной из задач Института, помимо разумеется детального изучения истории и свойств времени, было обнаружение "утраченных технологий". Этим занимался специальный отдел, пытаясь найти под слоем пыли веков нечто такое, что не дожило до наших дней, но позволило бы совершить революцию в науке и технике. Увы, но за все шестьдесят пять лет живых рейдов ничего подобного обнаружено не было.

Вопреки моим ожиданиям, мне повезло. Началось все с того, что во второй же деревне я встретил этого самого Гастона Бартье. По крайней мере так он позже представился Кан-Сену. В селении к нему относились по-разному. Одни называли его сумасшедшим, другие – чудаком, третьи – колдуном, четвертые – отшельником. Узнал о нем я случайно, когда постучал в первый попавшийся дом. Дома никого не оказалась, зато поблизости крутилась одна из вездесущих старух, которые всегда опережают репортеров. Она-то и поведала мне, что с хозяином этой избушки-сторожки лучше не связываться, поскольку он вот все вышеперечисленное и есть, а еще он рыж и это неспроста, а занимается он тем, что ночам собирает травы, сушит при свете луны, потом настаивает на крови некрещенных младенцев, а вот некоторые смельчаки это у него даже покупают, и говорят помогает, мол дьяволово зелье: Ну и все такое, дослушивать бабкину лекцию до конца я, понятное дело, не стал и отправился на поиски этого загадочного травника.

Он действительно оказался уникальным человеком, этот Гастон. На всякий случай, мне приходилось делать вид, что по-польски я объясняюсь крайне плохо, поскольку ни один уважающий себя вельможа из свиты короля не стал бы учить этот язык об который (пардон за каламбур) язык сломать можно. Так вот, когда я попытался ломать перед ним комедию с незнанием языков он заговорил со мной на чистейшем французском, чем поразил меня в самое сердце и сбил с толку. Дальше – больше. Чудотворцем, магом и всем остальным он себя оказывается не считал. Сказал только, что разбирается в травах. Короче говоря, этот человек мало походил на рядового шарлатана. Потом он удивил меня тем, что согласился ехать со мной, ни о чем не спрашивая. А ведь я ему сказал только что умирает мой друг...

Но то, что произошло потом меня добило в конец. Он согласился попробовать вылечить Франсуа. Начал он с того, что строго-настрого запретил кому бы то ни было входить в комнату раненого. У дверей круглосуточно дежурили слуги Кан-Сена, которые сами не могли туда заглядывать. Под страхом смерти. Они только таскали этому Бартье все, что он просил. Со своей миссией он справился – уже через две недели Рибейраку стало лучше, а через месяц он пришел в себя. Как Гастон этого добился – не знаю. Он близко никого не подпускал к своим склянкам-жестянкам, мне даже не удалось установить следящую камеру в его так называемой лаборатории. Выжить Франсуа не мог чисто физически. Это просчитал компьютер на основе видеозаписей. Это я видел и сам. Но ведь выжил же...

Мне начало казаться, что я таки обскакал всех агентов Института и нашел... точнее, вот сейчас прямо найду, то что никто до меня сделать не мог. Найду утраченные технологии. Не тут-то было ! Одно из двух – либо он хранил свои тайны слишком тщательно, либо на моих глазах просто произошло чудо и ни Бартье, ни какие-то технологии были тут ни при чем. В последнее я, впрочем, верил слабо. И если бы в самом начале этой истории я не получил бы более-менее достоверных данных о том, что Рибейрак проживет еще четыре года как минимум, я бы сам себе открутил голову за вмешательство. Ведь нашел этого субъекта именно я.

Странности Гастона отнюдь не исчерпывались его медицинскими талантами и безупречным французским произношением – это в польской-то глуши ! Ну ладно, допустим, он француз, что вполне может быть, судя по его имени... Но каким ветром его занесло в Польшу, что он делал в этой чертовой деревне? Но в нем были и другие необъяснимые вещи. Так, его манерам мог бы позавидовать любой придворный, но при том, что он соблюдал все тонкости этикета, иногда во время разговора с ним возникало ощущение, что он относится к тебе как бы свысока и просто-таки снисходит до беседы с тобой. Его непробиваемое спокойствие порой граничило с откровенной наглостью.

Он превосходно владел языками, читал кажется даже китайские иероглифы и арабские завитушки. Казалось, он их осваивает с листа. У меня даже возник соблазн произнести при нем пару фраз на космолингве и посмотреть как он на это отреагирует. С соблазном я справился, прикинув, что это будет почтив чистом виде самораскрытие.

Все остальные таланты Гастона вообще выходили за рамки моего понимания – у него был ум философа, шпагой он владел явно лучше, чем учили у нас в десантном колледже и на курсах исторического фехтования МИВа, в оружии разбирался как заправский вояка, в винах и еде - как гурман. При желании, этот список можно продолжать до бесконечности. Чем дольше я его знал, тем горячее был мой интерес к этому человеку. Мне стоило огромного труда не показывать виду, что я слежу почти за каждым его шагом. Ко всему, он обладал еще и фантастической проницательностью.

Я из кожи вон лез, чтобы только узнать побольше об этом человеке. Но все мои усилия были тщетны. Я обыскал его лабораторию, но ничего не нашел там, кроме книг, трав и всяких разных баночек-скляночек с настойками и еще бог знает чем. Ни я, ни мой экспресс анализатор ни черта в них не поняли... Единственное, что сказал мне компьютер после полутора часов размышлений, что все эти препараты изготовлены в условиях, соответствующих временному стандарту. Но предназначение их он определить не смог. После этого, я почти всерьез начал верить в магию. Я переснял копии со всех книг, которые нашел в комнате Гастона, но ничего примечательного там не обнаружил. Все они либо были куплены в городских лавках, либо были взяты из дворцовой библиотеки, все содержание которой я выучил наизусть еще в первые дни своего пребывания в замке.

Я пару раз нарочно устраивал себе легкие ранения, чтобы испытать на себе его медицинское искусство. Но понять, что он делает я так и не смог. Вроде, он не делал ничего такого, что выходило за мои, крайне небогатые правда представления о медицине 16 столетия. Но чтобы он там не делал, это работало. Раны заживали и довольно быстро. Медленнее конечно, чем после регенерации, но вполне, как мне кажется приемлемыми темпами. Тесного общения он избегал, всегда держался крайне сдержанно, даже тогда, когда я намеренно пытался вывести его на конфликт. Подозреваю, после нескольких моих выпадов в его сторону, он считал меня редким хамом. Но виду не подавал.

Короче говоря, после нескольких попыток собрать о Гастоне хоть какую-то информацию, я решил прекратить самодеятельность и честно изложил все факты во время очередного сеанса связи с МИВом. Фактов было немного и заключались они в следующем. Факт первый. Выздоровление Рибейрака не имело научного объяснения и было физически невозможно при том уровне развития медицины. Факт второй. Компьютерный анализ содержимого баночек-скляночек из лаборатории Бартье. Факт третий. Экспрес-оценка его IQ, показавшая, что он много выше среднего по времени эдак раза в два, а то и в три. К этим фактам я добавил свои личные наблюдения и попросил начальство выделить мне в помощники врача-эксперта, поскольку сам я этом - ни в зуб ногой.

Руководство меня с этими фактами послало столь далеко, что я бы оттуда век выбирался, если бы туда пошел. Вдобавок, меня обвинили в прямом вмешательстве в исторический процесс, что было худшим из грехов. Эти остолопы посчитали, что я видите ли использовал свою походную аптечку для оказания помощи Франсу. Но! И вот это уже было по-настоящему странно даже для МИВа со всеми его заморочками, мне было приказано продолжить миссию. По логике вещей меня должны были после такого обвинения сразу отозвать. Если не посадить. А меня только вызвали на беседу с шефом и вежливо попросили четко следовать заданию и не тратить мое драгоценное время на всякие глупости. После этого я больше ни слова не писал в отчетах о Гастоне Бартье. Назло руководству.

© Kan-Sen. Oct 2000

Польша (Cухи-Дан.)
Часть 2.

"Гастон Бартье": Это имя мне пришлось выдумывать на ходу. Зачем, собственно? Я вполне мог бы представиться и своим настоящим именем. Это ничего бы не изменило. Скорее всего.

Вообще-то, я вполне отчетливо понимал, в какую глупую авантюру я ввязываюсь, причем по собственной воле. И еще я вполне отчетливо понимал, чем придется платить, если... Этих "если", впрочем, было слишком много, чтобы учитывать каждое.

С тех пор, как я покинул Дворец и попал в это забытое Богом место и время, прошло уже больше полугода. Полгода с того момента как я оказался один в мире, о котором по сути не имел ни малейшего представления. Надеюсь, что это хотя бы была та самая планета, координаты которой были заданы Машине при первой загрузке. Иначе, мне было не на что рассчитывать. Хотя... рассчитывать в любом случае было не на что. Разве только на чудо.

Об этом мире (если, конечно, мои предположения были верны, и навигация при взрыве не сбилась) я знал крайне мало. Во-первых, то что эта планета была колонизирована Империей многие тысячи лет назад, но заброшена. Она находилась вдалеке от основных космический путей, ресурсов на ней было крайне мало, а цивилизация была слабой и малоразвитой. В общем, ее оставили в покое и жители Земли на тот момент, кажется, недалеко ушедшие от состояния дикарей, оказались целиком себе предоставлены. Однако, цивилизация здесь развилась куда быстрее, чем предполагали в Империи. Лет четыреста назад земляне впервые вышли в космос, на что почти никто не обратил внимания, а уже спустя пару веков они смогли колонизировать достаточно планет, чтобы разрастись до космического государства. Приличных размеров. С захудалое имперское княжество, говорят...

Особенно досадным было то, что Империя пропустила этот знаменательный момент. Теперь же ей приходилось биться над загадкой – что делать с этим новообразованием?

Во-вторых, в последние годы в столице, если можно так выразиться появилась <мода> на Землю. Вся территория так называемой Федерации была объявлена Императором закрытой зоной, вплоть до особого распоряжения. Однако, вопреки этому (а скорее всего, именно благодаря этому) золотая молодежь Гранди каким-то образом инкогнито проникала туда, доставала книги, фильмы, одежду... Кто-то даже исхитрялся ловить земные передачи, несмотря на то, что сигнал блокировался специальными установками.

Я, правда, мало интересовался всем этим, но кое-что знал. Из этого <кое-чего> единственной, пожалуй ценной для меня сейчас информацией была следующая: на Земле существовала, якобы, достаточно развитая сеть хроноразведки. И я смутно надеялся на то, что смогу выйти на кого-нибудь из разведчиков, и возможно, воспользоваться его оборудованием. Впрочем, это было сродни поискам иглы в стоге сена...

Не скажу, что мое существование здесь меня угнетало - пожалуй, наоборот. Я был рад возможности уединиться и быть самому себе хозяином. С отсутствием благ цивилизации я смирился почти сразу же. В конце концов, мне приходилось оказываться в местах и похуже средневековой деревни. С общением (на элементарном уровне, правда) проблем тоже не было. Орденская подготовка вполне позволяла осваивать язык на основе нескольких фраз, а большего пока и не требовалось. Единственное – мне катастрофически не хватало двух вещей. Знания местной культуры и традиций (то немногое, что удалось почерпнуть из языка, который пришлось воссоздавать по нескольким случайно услышанным фразам никоим образом не могло мне помочь) и элементарных средств к существованию.

Близилась зима. Самовольно занятая мной сторожка явно не отвечала мировому стандарту теплоизоляции. Огонь в печи приходилось поддерживать круглые сутки. С провизией дело обстояло несколько лучше – все же, в этой самой строжке нашелся вполне приличный охотничий нож, лес был рядом, так что кое-какие запасы на зиму удалось сделать. При известной экономии этого бы хватило до весны, а вот дальше...

Впрочем, жаловаться было грех. Я мог оказаться и в куда худших условиях. Или, вообще, нигде не оказаться... Или... Нет, не то, чтобы я сильно тосковал по Амперу. Но неизвестность тяготила. Чем закончился штурм? Успел ли уйти Император? Если нет... Что случилось с Наследницей и Марией-Елизаветой? Что... Вопросов было слишком много. Скорее всего, и это я прекрасно понимал, мне до конца жизни не суждено будет узнать ответы на них...

О том, чем собственно может выделиться федеральный хроноразведчик из толпы средневековых горожан, я понятия не имел. Как, впрочем, и о том, чем он отличается от несредневековых горожан. И не представлял себе, с какого конца начать поиски.

Итак, первые полгода своей вынужденной ссылки я прожил на окраине одной из польских деревень, располагавшейся неподалеку от города Варшавы. Большая часть времени проходила в заботах о том, чтобы создать себе хотя бы элементарные бытовые условия, но все же я занимался и еще кое-чем. Например, собирал совершенно удивительные местные травы, готовил из них бальзамы, отвары, другие снадобья. Кое-что даже удавалось обменять у жителей деревеньки на провизию. Но в основном я все собирал для себя.

Так продолжалось, пока однажды в деревню не въехал всадник. Я как раз возвращался из деревни и увидел как этот господин, судя по всему знатного происхождения, пытается что-то объяснить одному из местных жителей. Видимо безуспешно, поскольку он бурно жестикулировал и периодически отпускал выражения, смысл которых был понятен без перевода. Я замедлил шаг и прислушался к их разговору, однако... Всадник пытался говорить по-польски, но постоянно сбивался на какой-то другой язык и ругался.

Я остановился. Несколько раз мысленно повторил сказанное им. Похоже, языки имели общий корень. А если так... Моделирование не заняло много времени. Не прошло и десяти минут, как я уже мог сказать на нем несколько простых фраз. Правда, на эти десять минут пришлось выпасть из жизни полностью. Я не видел, как всадник, махнув рукой на крестьянина, бросил попытки объясниться с ним и направился прямиком ко мне. Поэтому его окрик застал меня врасплох...

– Сударь: Эй, сударь! Вы не... можете не... – это он пытался произнести по-польски, но когда запнулся в очередной раз, длинно выругался на своем родном языке. Ругательство поведало мне много нового обо мне, моей деревни и соотечественниках, о погоде и свите польского короля. Последнее было особенно интересно.

– Простите, – спросил я на его родном языке, пытаясь как можно точнее скопировать его произношение, – Могу я чем-то помочь? – незнакомец вскинул голову и посмотрел на меня как на чудо света.
– Так вы говорите по-французски? – удивленно поинтересовался он. На лице его отобразилась почти детская радость.
– Да, говорю... Так чем могу быть полезен?
– О... видите ли, я из свиты его величества Генриха. – Вот это сюрприз! Я пару раз бывал в городе и слышал о скором прибытии нового короля, но понятия не имел, что он уже приехал (кстати, откуда?) и что его свита: интересно, а с чего это столь блестящему вельможе – судя по одежде и седлу на его лошади, этот человек занимал по крайней мере не последнее положение в ней – понадобилось в этакой дыре? – Я ищу... короче говоря, чудотворца.
– Увы, но боюсь здесь нет ни одного, сударь... – я выразительно обвел взглядом окружавшее нас пространство.
– Ни одного... – повторил он эхом. – Мне сказали, что тут живет один человек, который собирает всякие травы, может быть он... – Поразительно! Оказывается, и обо мне уже ходят слухи. Интересно, какие?
– Должно быть, вы ищете меня. Не знаю, что вам там обо мне наговорили, но я не колдун и не чародей. Я действительно разбираюсь в травах, но...
– Так это – вы ?!!! – изумлению его не было предела.
– Если только в этой деревне нет.
– Определенно, это вы ! – воскликну всадник. – Послушайте, я умаляю вас, заклинаю, поедемте со мной. Там... там во дворце умирает мой товарищ. Я... я прошу вас, он ранен, уже неделю не приходит в себя... Может, вы знаете средство, которое может ему помочь, или назовете кого-нибудь, кто бы взялся... Поедемте! – его слова застали меня врасплох. Я совершенно не был готов к такому повороту событий. Согласиться? Поехать? Да, но я даже не знаю, на что подписываюсь: Отказать? Но ведь там умирает человек...
– Послушайте.. – все же начал я, но осекся, когда поймал его умоляющий взгляд. – Куда надо ехать?

Он усадил меня на лошадь позади себя и уже чуть больше чем через час мы были в самом королевском дворце. Мой сопровождающий тут же бесследно исчез, как только слез с коня. Он передал меня на попечение какому-то слуге, который не слушая моих возражений потащил меня в дальнее крыло дворца, в одну из жилых комнат. Он провел, а если быть точным, то просто грубо втолкнул меня в помещение, где находился раненый. Я хотел было возмутиться, но сразу же забыл о своих намерениях, едва увидел лежавшего передо мной юношу. Ему было не больше 25, по крайне мере на вид...

Мне даже не нужно было подходить к нему, чтобы понять насколько он плох. Тот человек, который привез меня сюда, был прав – здесь нужен был не медик, а чудотворец. Он лежал на широкой кровати, почти раздетый – только на ноги была наброшена простыня, все тело его было покрыто потом, на посиневших губах выступила кровавая пена, грудь, сдавленная повязкой, часто вздымалась, он хрипел - это было слышно даже от двери. Я приблизился. Сквозь повязку сочилась кровь. Плохо дело... В довершении ко всему, его рана начинала гноиться. Даже в условиях лучшего стационара Империи я бы и то не рискнул дать голову на отсечение за его жизнь. А здесь...

Однако, выбирать мне не приходилось. Пульс у него был частый и очень слабый, на грани слышимости, температура была за сорок, легкие... Даже просто на слух, безо всякого сканирования... Пневмония. Двустороння и крайне запущенная. Одно легкое было пробито шпагой, насквозь. Ране было по меньшей мере дней пять, она сильно воспалилась и гной постепенно проникал в кровь. Господи, да как же он еще жив ?

Какое-то время я просто сидел рядом с ним, не зная на что решиться. "Во что ты ввязываешься, – надсадно твердил мне внутренний голос. – Ты же все равно не спасешь его. Даже в идеальных условиях это было бы непросто, а здесь... Без инструментов, без лекарств, оборудования... На что ты надеешься, на чудо ? Его не будет".

В этот момент юноша застонал. Да что ж это я ? Я ведь знаю, что никто другой здесь не справится. А я... Я могу хотя бы попробовать. И кто знает... Разве само то, что я оказался здесь – не чудо? Как и то, что он еще жив...

Я встал, подошел к двери, распахнул ее, крикнул:
– Эй ! Кто-нибудь ! – на пороге тут же появился тот самый слуга. – Мне понадобиться... – начал я, но меня оборвали на полуслове.
– Граф запретил его трогать без его разрешения. Пока вы с ним не поговорите... – Граф ? Что за новости ? Это же вроде был королевский замок.
– Ведите. Только быстрее. – потребовал я.

Меня отвели. Граф сидел за столом в просторном кабинете. Он был молод и пьян. Когда я вошел, он долго смотрел на меня бессмысленным взглядом: Странно, в его лице мне почудилось что-то неуловимо, смутно знакомое... Нет, мы определенно не могли встречаться с ним раньше – я бы запомнил... Однако, в тот момент мои мысли занимало совсем не это. Наша беседа длилась всего несколько минут. Я в двух словах объяснил ему ситуацию, все о чем он меня спросил, это чего я хочу за свои услуги. Я сказал, что сейчас главное – обеспечить мне все необходимое для работы, и он обещал отдать такой приказ. На этом наш разговор и закончился.

На следующие несколько дней мне пришлось забыть об отдыхе и даже о сне. Не знаю уж, какое положение этот граф занимал в свите короля, и какой приказ был отдан дворцовой челяди, но все, что мне было нужно, доставлялось немедленно и без разговоров... Наверное, это было сродни уличному шарлатанству. Я пытался использовать кухонные ножи для сложнейших операций. Мне приходилось, используя только огонь и сильное давление перегонять из трав аналоги препаратов, придумывать чем можно заменить мощнейшие антибиотики, добиваться хотя бы подобия стерильности от перевязочных материалов... У меня, конечно, была с собой карманная аптечка. Но она была рассчитана только на экстренную помощь – там было два шприца с антисептиком и один – с адреналином. Внутрисердечный. И еще комплект для перевязки. Все это вылетело в первые несколько часов.

Единственное, что спасало положение – энергетика. Слава богу, хоть это всегда было при мне. Но... этого было мало. Каждое сканирование выбивало меня из сил, а восстановиться времени не было. Я перенаправлял его каналы, и уже через час два процедуру приходилось повторять. Жар приходилось сбивать холодными компрессами, акупунктурой и настойками из трав... Короче говоря, на четвертые сутки я засыпал на ходу, у меня все валилось из рук... Я заснул на полу, рядом с кроватью, на которой лежал Рибейрак, молясь только об одном : чтобы он не умер, пока я сплю.

Так продолжалось около двух недель. Слава богу, мне удалось его вытянуть. Впрочем, это было скорее чудом. Но чрез две недели состояние раненого улучшилось, хоть он и не пришел в сознание. Рана перестала гноиться, дыхание почти восстановилось, жар спал... Он, правда еще хрипел, и иногда отхаркивал кровь, но... если уж он пережил все это, можно было почти не сомневаться, что он выживет.

© Kan-Sen. Oct 2000

Польша. (Кан-Сен.)
Часть 1.

Это случилось, когда мы были в Польше со свитой короля Генриха, в которой я в сущности не состоял. Просто я зачем-то увязался с Рибейраком, состоявшим в ней, в эту ничего приятного не сулившую поездку. Большинство любимцев Генриха, за исключением моих старых товарищей Рибейрака, Ла Роша и Сен-Мегрена, я на дух не переносил. Нет, конечно, среди них были и вполне приличные люди, но... Их ужимки и шуточки, столь приятные королю меня лично просто бесили. Как, впрочем, и сам король. Он не раз пытался обратить на меня свою благосклонность, но я благополучно делал вид, что не замечаю его намеков. В итоге, я умудрился перессориться практически со всеми приближенными Генриха и уже подумывал о том, чтобы развернуться и отправиться в Париж под каким-нибудь благовидным предлогом. Однако сему не суждено было исполниться. И вот почему.

Дело было так – во время одного привала (как вы сами понимаете, путь от Парижа до Варшавы неблизкий, ехали мы медленно, а постоялые дворы в такой глуши как Польша встречаются не на каждом шагу)... Так вот, во время одного привала произошла большая попойка, что было делом совершенно обычным для благородных молодых людей тех времен. Лагерь стоял на берегу реки и Рибейраку почему-то пришла в голову мысль искупать в ней любимого коня.

Дело шло к зиме. На дворе стоял ноябрь, и было холодно. Вода была такой, что сводило руки. Разумеется, Рибейраков конь в нее лезть не захотел. Категорически. Лошади – они, однако, умные люди. Но хозяин настаивал. Сначала Рибейрак пытался затолкать коня в воду – не получилось. Тогда он решил изменить тактику - и начал его тянуть. Животное упиралось, конечно. А Рибейрак все тянул его, кляня на чем свет стоит и этого несчастного коня и всю конскую породу. Видя страдания друга, я поспешил ему на помощь. А ко мне присоединились и другие участники попойки. Мы толкали коня сзади, а Рибейрак тянул его за узду: Будь мы по умнее или потрезвее, наверняка сообразили бы, что коню такая постановка вопроса не понравится.

В итоге конь взвился на дыбы, и Рибейрак очутился в воде по пояс. Ни мало ни расстроенный сим фактом, он предложил устроить купание и тут же нырнул. А мы полезли вытаскивать Рибейрака. Франсуа отбивался как мог и в воде образовалась куча мала. Возможно, мы просто утонули бы по пьяной этой лавочке, если бы нам на помощь не пришли трое гвардейцев, охранявших лагерь и посему не участвовавших в попойке.

Они нас вытащили, развели костер и попойка благополучно продолжилась. О том, что на нас мокрая одежда мы как-то забыли... Короче говоря, на следующее утро трое из участников ночного дебоша, включая Франсуа слегли с жаром. Судьба остальных, признаюсь, меня мало интересовала. А вот Рибейрак: Ему действительно было очень плохо. Половину оставшегося до Варшавы пути он бредил, его постоянно трясло. Везли его на носилках. Лекарь короля не мог сказать ничего определенного, но через какое-то время Оди вроде стал чувствовать себя получше, жар спал и мнение королевского лейб-шарлотана перестало интересовать меня, а заодно и самого Рибейрака.

Он все еще неважно себя чувствовал, когда мы прибыли в Варшаву, но был на ногах. Король правда самолично велел ему отлежаться в постели. Но Франсуа, конечно же этим пренебрег и на вторые же сутки после того, как свиту польского короля разместили во дворце, ворвался в покои его величества. Именно ворвался, потому как стража отказывалась его пускать, под тем предлогом, что король-де изволит почивать, и вам сударь приказал быть в постели. Расшвыряв по сторонам слегка обалдевшую охрану, Рибейрак, повторяю, ворвался в покои Генриха, где застал его с молодым поляком...

Увы, но в отличие от большинства генриховых любимчиков, выделывавшихся перед ним кто во что горазд ради положения при дворе, Рибейрак, мне кажется, питал к своему королю вполне искренние чувства. И присутствие постороннего юноши привело его в праведный гнев. Юноша был сгребен в охапку, под крики короля вытащен из его покоев и вызван на поединок. Король был в гневе, он приказал Рибейраку немедленно удалиться обратно во Францию и никогда больше не попадаться ему на глаза. На что Рибейрак ответил, что покинет это логово бесчестия сразу после того, как разделается нахалом.

Поединок состоялся на следующее утро. Рибейрак был превосходным фехтовальщиком, но... Как я уже говорил, он еще чувствовал себя весьма скверно, а новый королевский любимец оказался вполне достойным противником. Дуэль закончилась обоюдным ударом. Не знаю уж, что случилось потом с тем поляком, а Франсуа получил удар в грудь. К счастью, вправо. Крови было море: Пока его донесли до замка, пока раздели, пока перевязали... В общем, королевский лекарь сообщил, что он умрет не позже, чем через сутки. Я выхватил кинжал, приставил к его горлу и потребовал, чтобы он сделал хоть что-нибудь. Но тут явился король, все еще прибывавший в гневе на своего любимца. Выслушав лейб-медика, он заявил, что раз так, значит такова воля господа. Что он устроит Рибейраку пышные похороны со всеми подобающими почестями и велит служить за упокой его души во всех храмах Варшавы.

Ночью я не мог сомкнуть глаз. Через каждый час заглядывал в комнату Рибейрака, проклиная себя за то, что не могу сделать большего. Утром он был еще жив. Я взвился. Поставил у дверей своих слуг, велев ухаживать за ним и не впускать даже под страхом смерти этого придворного шарлатана. Я послал в город, приказал найти всех врачей какие есть в Варшаве и ее окрестностях, и пообещать золотые горы тому, кто возьмется вылечить Франсуа. К вечеру мне доставили нескольких. Но увы... Все они в один голос подтвердили заключение лейб-врача Генриха. Шансов нет. Ни единого. По их словам Франсуа оставалось жить сутки, самое большее: Один из них недвусмысленно намекнул, что можно не ждать и похоронить его заживо. Другой прямо предложил использовать кинжал милосердия. Будь моя воля – я бы отправил обоих на тот свет, и они бы несомненно очутились там раньше Франсуа. К несчатью, Ла Рош и Коссад меня удержали...

А Франсуа не умер. Ни через несколько часов, ни на следующий день. Он не приходил в себя, едва дышал, его лихорадило, а через наложенную повязку слегка сочилась кровь, но он все же держался. Я не знал, чем можно помочь ему да и можно ли вообще, но продолжал, казалось, безнадежные поиски. Прошла неделя. Я готов был уже сдаться и признать, что все кончено, но вот...

Он появился в моей жизни внезапно. Это произошло в один из тех польских зимних вечеров, когда единственное спасение от холода – это горячий камин, да эта, омерзительнейшая, кстати говоря, на вкус, жидкость под названием "водка"... Так вот, я сидел в кабинете, около пылающего камина, пил водку. Эту гадость я запивал молодым вином, привезенным из Франции, и куда более приятным на вкус. Употреблять это так, как это делали поляки (то есть, ничем не запивая) было, на мой взгляд, просто физически невозможно: Ну, к делу. Сами понимаете, в каком я был замечательном виде после такого сочетания. Поэтому когда в комнату вошел слуга и сообщил, что во дворец доставили "очередного", я даже не сразу понял о ком он... Потом сообразил.

Когда все варшавские эскулапы оказались бессильны помочь Франсуа я отдал приказ во что бы то ни стало найти того, кто возьмется ему помочь. Не гнушаясь ни кем, включая, если на то пойдет, площадных гадалок и колдунов-алхимиков. Как ни пытался Ла Рош (подозреваю, что по личному приказу его величества) уговорить меня отказаться от этой кощунственной, в общем-то, затеи, я был непреклонен. Я во всеуслышание завил ему, что скорее продам душу дьяволу, чем позволю оставить Рибейрака умирать и бросить его на произвол судьбы. Мне, правда, никто ничего не сказал, но посматривать в мою сторону начали косо, а королевский капеллан вообще старался обходить меня за сто лье и каждый раз крестился. Тайком. Точнее, ему казалось, что он тайком... Ну да неважно.

Но затея с колдунами, шаманами, деревенскими знахарями не оправдалась. Должно быть, за эту неделю мы перевернули все польское королевство и вытрясли на свет всех, так или иначе причастных к нечистой силе и прочей магии. Должно быть, святая церковь была нам за это безумно благодарна и следовала за нами по пятам... Дьявол их разберет - у них там в Польше свои порядки, им папа не указ, но... Вся эта шушера оказалась еще менее полезна, чем врачи. Я, как уже говорил, почти оставил надежду на то, что Рибейрака удастся спасти. Я даже смутно хотел, чтобы все поскорее закончилось. Тогда я смог бы напиться до чертиков. И убить короля. И меня бы тоже казнили: Наверное. Скорее всего, эти мысли лезли мне в голову из-за чувства собственного бессилия. Но лезли упрямо.

И вот... еще одного доставили. Небось опять оборванец, в надежде на сытый обед, представившийся великим магом. Слух о том, что в королевском дворце де привечают волшебников разошелся по округе почти мгновенно, и местные бродяги сами валили толпами к его воротам... Генрих уже дважды обещал меня повесить. Я дважды соглашался быть повешенным. Потом король почему-то решил не связываться...
– Накормите его, – бросил я слуге, – объясните, что от него хотят, а потом пусть катится к чертовой матери. – Они все так делали. Просили накормить с дороги, потом выслушивали, что от них надо и отрешенно качали головой. Мол, увы... Я был уверен, что и на этот раз произойдет то же самое.

Однако через полчаса слуга вернулся и доложил мне, что со мной хотят говорить. На мой вполне, по-моему резонный вопрос, кто именно, слуга уклончиво ответил "Ну: этот". Очевидно, речь шла о свежедоставленном в замок колдуне или как его там. "Пусть войдет", кивнул я приготовившись увидеть очередного оборванца.

То, что я увидел, однако, превзошло все мои ожидания. Это вообще было мало похоже на человека – скорее на пугало. При виде его я на миг лишился дара речи и даже протрезвел. Он был выше меня почти на целую голову и невообразимо худ. Казалось, его скелет просто туго обтянули кожей, забыв положить туда мясо и протянуть жилы. Его одежда вообще напоминала кошмарный сон - неимоверного покроя холщовые штаны, широкий балахон до колена из грубой шерсти, высокие сапоги, все забрызганные грязью... В довершение всего, у него были неестественно-рыжие волосы. Цвета медной проволоки. Непослушные и вьющиеся. Короткие. И такого же цвета усы... Я как-то не обратил тогда внимания, что и волосы, и усы, и одежда этого человека были слишком чистыми для простого бродяги. Не обратил я внимания и на его руки – тонкие запястья, длинные пальцы, ладони правильной формы, и на то, как он держится...

"Это пугало возжелало говорить со мной, – думал я, – что ж, пускай. Какая мне разница, кто он и как он выглядит. Если он возьмется вылечить Франсуа, пусть он будет хоть рогат и пусть от него несет серой за сто лье"... Я уже приготовился было сказать ему что-то, или спросить. Но случайно встретился с ним взглядом и: Кажется, я второй раз потерял дар речи.

Эти глаза... Этот взгляд никак не мог принадлежать тому оборванцу, которого я перед собой видел. Этот взгляд... Он видел меня насквозь, я был у него весь как на ладони, так мне казалось... Я перевел дыхание, на миг зажмурился. Потом еще раз посмотрел ему в глаза. Чувство не пропало до конца, но ослабло. Ничего: Обычные серые глаза с черно-карими звездочками... Это был взгляд умудренного опытом старца, а на вид, при всей несуразности этого человека, ему было чуть больше сорока.

Он стоял передо мной, вытянувшись как по стойке смирно и ждал. Ждал, чтобы я нарушил паузу первым. И я нарушил:
– Вы уже были у Рибейрака? – он утвердительно кивнул. Молча.
– Что можете сказать? – спросил я. Кажется, он сам хотел, чтобы беседа велась как допрос...
– Давно он в таком состоянии? – спокойно поинтересовался он. Вот бебе и на! Похоже, я не ошибся насчет допроса, но роли он, определенно, распределил иначе, чем мне хотелось бы. Помимо прочего, меня шокировал голос этого оборванца. Его трудно было назвать красивым и звучным. От его интонаций веяло замогильным холодом, говорил он тихо, но это: притягивало.
– Его ранили неделю назад. Но и до этого он... Он болел и до конца не...
– Понимаю... – протянул незнакомец. Я ждал, хотя уже представлял себе все то, что он скажет.
– Что ж, – продолжил он, – ситуация сложная, много времени упущено и... обещать я ничего не могу... - А вот этого я никак не ожидал. Кажется, мои молитвы наконец были услышаны. Небо сжалилось и послало мне человека, способного помочь Франсуа. Я не боялся того, что он окажется мошенником – даже самые отпетые негодяи, видя безнадежность положения и мой решительный настрой пасовали и считали за должное ретироваться.
– Так вы готовы? – начал было я, и запнулся.
– Я готов попробовать, – сказал незнакомец, в упор глядя на меня. – Хотя, предупреждаю – надеяться вам особенно не на что, но я подожду подписывать ему смертный приговор.
– Отлично. Ваши условия?
– Об этом – потом, – на его лице мелькнула тень усмешки, мне показалось. – Но я должен быть обеспечен всем, что...
– У вас будет все, что потребуется. Я распоряжусь.
– В таком случае, я готов приступать к работе немедленно, – заявил он, поклонился и направился к выходу.
– Постойте. – окликнул я его. – Как вас зовут ?
– Гастон Бартье, сударь, – твердо произнес он, еще раз поклонился и вышел.

© Kan-Sen. Oct 2000

Великим Начинаниям – Удача и Великие Свершения!
Долгим Походам и Странствиям – Счастливый Исход!
Уставшим Путникам – Яркий Свет и Добрый Огонь!