Литературный Хоровод N 7 : Тень Цитадели, Strannik, Эллери, Dalahan, Лотадан, Дракон Рассвета.
May 19 – Jul 20 2010

Поток I. Танец N 1. Тема "Мираж начала лета".

Фигура N 1. Тень Цитадели (Баллы за фигуру: 68)

Когда не веришь глазам.

Все начиналось очень оптимистично. Когда решили строить забор, по привычному пути не пошли – решили ваять "на века" и не просто вбить столбы в землю, а бетоном залить. Чтобы как скала стоял. Пока надоумили коловоротом землю сверлить, половину успели лопатой выкопать. А это не так просто – выкопать квадратную яму в восемьдесят–девяносто сантиметров глубиной со стороной в один штык. Соседи приходили, качали головами и цокали языком: "Вы, видать, противотанковый забор строите?!". А мы, радостно отвлекаясь, рассказывали, что "почти на метр вглубь заливаем". Что такое "глубина промерзания" мы и не знали вовсе.

Двенадцать трехметровых столбов через каждые два метра, три слеги из толстого бруса и сплошной высокий штакетник. Строили шесть дней, то есть полтора месяца. Потому что только по выходным. Потом красили. Так лето и прошло. Так ведь серьезный подход требует обстоятельности. Плавно перешли на сбор урожая. Ничего, отдых ведь это перемена занятий. Вот и отдохнули.

Когда закрывали сезон и оставляли дом на зиму, забор смотрелся, как стена форта. Он получился мощный, пусть и не каменный, но внушительный. Столбы крепились железобетонно, под руками даже не вибрировали. За сооружением прочно закрепилось прилагательное "противотанковый". Не зря мы почти все лето с ним "отдыхали". Всегда приятно видеть овеществленные усилия.

На следующий год, к середине лета, когда докапывали дренажную систему и подходили к забору, углядели, что земля сползает от столбов вниз, в идущую параллельно канаву. Непорядок, однако – подсыпали и забыли. Капитальным сооружениям грозить могут только серьезные катаклизмы. А потом была холодная зима и, кстати, очень снежная. Благоволящая к любителям полазить по крышам и посбрасывать снег. Чем многие и воспользовались всласть.

Так получилось, что весной никто из семьи приехать не собрался, поэтому открытие сезона выпало на июнь. Мы стояли на поле перед воротами и не верили глазам: противотанковый забор покачивался на ветру. Столбы, чтобы не упасть, держались друг за друга, потому что больше им держаться было не за что. Они стали похожи на гигантские копья, упертые наконечниками в землю. В виде наконечников выступали залитые бетоном основания, почему-то принявшее конусообразную форму и вылезшие из земли на штык лопаты.

– Леш, смотри, – отец указал на покосившийся столб у калитки, – выпирает, зараза. Ну, хотя бы один сказал, а еще строители! – отец завелся и начал ругать соседей и родственников.
А я стоял и думал о том, что мне привиделось: то ли качающийся от дуновения ветра забор, то ли серьезная работа длинной в целое лето.

Фигура N 2. Strannik (Баллы за фигуру: 75)

Ночной полет.

Оказывается, летать – это очень просто. Достаточно лишь распахнуть окно, впуская в темноту комнаты лунный свет. Нужно почувствовать, натянутыми нервами нащупать ритм холодного серебристого сияния – и ты взлетишь.
Это немного похоже на сон, однако происходит наяву. Жутковатая, смешанная со страхом радость полета, загадочность громадного мира, незаметного днем, а сейчас – тонущего в сиянии повелительницы ночи. Можно лететь так быстро, что огоньки далеко внизу вытянутся в огненные линии, а можно просто повиснуть в пространстве или медленно плыть на теплых волнах ночного ветра.

Летать можно не каждый день и даже не каждое полнолуние. Когда над землей висит кисея тумана или луну поминутно закрывают облака – взлететь не получится. Ты просто не сумеешь поймать нужный ритм, не сможешь ощутить гармоники колебаний энергетических полей, дающих возможность летать. Увы, таковы законы нашего мира. Но даже в осенние ночи, оглохшие от тишины, и в зимних сумерках, когда снег искрится и играет всеми цветами холодной части спектра, ты не взлетишь. Это возможно только летом, в самом его начале, когда цветут тополя и весело лопочут зелеными листьями березки.
Как говорится в одной старой, полузабытой легенде: начало лета – это символ юности и любви, и, возможно, это тоже помогает взлететь.

Летать можно хоть всю ночь, но лишь до тех пор, пока светит луна. А она, случается, царит в небе до самого рассвета.
Уже голубеет небо, наливаясь светом. Уступая ему, уходит, цепляясь за углы домов, предутренняя мгла. Плоские ночные силуэты обретают объем и цвет, становясь деревьями и скамейками. Но солнца еще нет. Кругляш луны уже изрядно потерял в яркости – пора возвращаться. Однако последние минуты хочется потянуть подольше. И, кроме того, есть еще одно...
Ты пристально вглядываешься вдаль – в низинах сгущается туман. Быть может, в этот раз повезет?

Восход все ярче, но тени на земле еще густы. Минуты утекают, бирюза уступает золоту нарождающегося дня. Пора возвращаться. И в этот момент ты видишь, как сквозь туман начинают проступать стройные башни, ажурные конструкции сверхзвуковых магистралей, угловатые решетки Звездного Маяка – город Рассвета проявляется, будто полароидовская фотография на свету.
Откуда он взялся, где находится, в каком пространстве-времени? Неизвестно. Одно лишь можно сказать наверняка: этот мираж можно увидеть лишь в самом начале лета, в час, когда утро еще не совсем уступило права солнечному дню.

Фигура N 3. Эллери (Баллы за фигуру: 72)

Мираж начала лета.

Вот оно и наступило – долгожданное лето... Или мне это только кажется?
Деревья все еще окутаны весенней нежно-зеленой дымкой, которая на ветру дрожит так, что кажется: чуть дунет ветер – и развеет ее, унесет прочь, разгонит волшебный туман. По небу скитаются легчайшие облачка, не то белые, не то серые, не то прозрачные, как заблудившиеся в поисках своего проклятого замка привидения. В воздухе дрожит смутный аромат доцветающей сирени, сладкий, как воспоминание. По вечерам серыми призраками шмыгают коты – бесшумные, жутковатые, появляющиеся из ниоткуда, исчезающие, как по волшебству, и даже их голоса звучат нездешне.

Но все это мелочи по сравнению с миражом, постоянно вырастающим передо мной. Он подвижен и зыбок, он все время меняет очертания, и умом я понимаю, что это только мираж. Как грустно:
Солнечные лучи хитро и многократно отразились в атмосфере и сделали видимым то, что так далеко отсюда: дом в окружении елей, лужайку под яблонями и тропинку. И тропинка кажется такой близкой, еще сотня шагов – и ступлю на нее. Еще пятьдесят: еще двадцать: И тут, как Алиса, понимаю, что надо бежать не изо всех сил, а гораздо быстрее. Нет, не то, мало – надо лететь! Обязательно надо взлететь! И вот уже за моей спиной распахиваются крылья, машут, отрывают тело от земли:

– Здравствуйте! – широкая улыбка навстречу. Милые создания мои студенты, но их голосами не только фантомов – демонстрации распугивать можно.
Мираж рассеялся, вещи заняли свои места в мироздании. Я здесь, а тропинка к моему счастью далеко. Да и счастье-то мое такое миражное, такое зыбкое. Фантасмагорическое.
И вообще, главный мой мираж – странный. Настоящим принцессам грезится принц на белом коне (желательно прекрасный), замок этажа на 3-4 с бассейном и прочее по списку. А у меня что? Старый ящер! И домик почти что на болоте. Едино слово – химера!

Встряхиваю головой, отгоняя видение Шрека.
А за моим левым плечом уже пристроилось еще одна иллюзия. Темно-синий дракон идет и улыбается чему-то своему. Кобальтовая чешуя блестит на солнце, хвост мерно постукивает по летней пыли. А зачем дракону борода? Какие сегодня мОроки странные:
Невольно замедляю ход, но он по-прежнему держится на шаг позади, двигается неторопливо и так знакомо. Поворачиваю голову, чтобы спросить: "Это ты?" – и тут он исчезает. Да, капризны мои миражи, с характером.

– Аленушка... Любимая:
Хочется плакать – так реально прозвучало. Протяжно-ласково, с тем особым придыханием, после которого всегда был взгляд с прищуром, от которого сердце сбивается с привычного ритма. Голос есть, а тебя нет. Снова почти как у Алисы, как улыбка без кота. Здравствуй, галлюцинация.
Это солнце первого летнего дня так напекло голову? Или это ты посылаешь мне весточку?

Миражи, мороки, видения, призраки:
Но ведь лето-то самое настоящее! И жаркий южный ветер, и запах травы, и предгрозовая дрожь воздуха. И ты.

Поток II. Танец N 1. Тема "Тень от одуванчика".

Фигура N 1. Dalahan (Баллы за фигуру: 75)

Тень от одуванчика или Маленькая любовь в стиле фьюжн.

– Ты такой грустный. Скучаешь?
– Нет.
– Как же нет?
– Я смотрю.
– Куда?
– Смотрю, как танцуют.
– Зачем?
– Что зачем?
– Зачем смотришь?

– Зачем?
– Что зачем?
– Зачем спрашиваешь?
– Ты мне нравишься.
– Ты мне тоже.
– Тогда поцелуй.
– Кого?
– Меня.
– Не могу.

– Почему?
– Лампа слепит.
– Какая лампа?
– Та, маленькая и яркая. В виде металлического глаза.
– Отвернись.
– Не могу.
– Почему?
– Не буду видеть, как другие целуются.
– Ну, и что?
– Мне интересно.

– А со мной интересно?
– Интересно.
– Тогда поцелуй.
– Выключи лампу.
– Она не выключается.
– Почему?
– Ее включили – значит, должна гореть.
– Она слепит меня.
– Отвернись.
– Не могу.
– У-у-у. Ты интересный...

– Тебе здесь нравится?
– Нравится.
– А что нравится?
– Белый диван нравится.
– Все?
– Свет из щелей нравится.
– Все?
– Синие колбы в разводах.
– Все?
– Что все?
– Что еще нравится?

– Синие огоньки на потолке. Напоминают звездное небо.
– А мне нет.
– А мне напоминают.
– Все?
– Да.
– А я тебе нравлюсь?
– Да.
– Тогда поцелуй.
– Здесь светло – лампа яркая.
– Забудь.
– Не могу. Она все портит.
– У-у-у. Ты интересный:

– Выпить хочешь?
– Уже выпил.
– Что?
– Не знаю.
– Вкусно?
– Вроде.
– Почему вроде?
– Очень сладкое и крепкое.

– Не любишь сладкое и крепкое?
– Люблю, но не сегодня.
– А что сегодня любишь?
– Колбы: огоньки: шелковистую кожу на диване:
– Ясно. А меня?
– Люблю.
– Тогда поцелуй.
– Выключи лампу :

– Жарко.
– Лето.
– Что лето?
– Летом всегда жарко.
– Наверное. Что у тебя в руке?
– Где?
– В руке.
– Одуванчик.
– Одуванчик? Где ты его взял?
– Там.

– Где.
– Не помню.
– Красивый.
– Я тоже так думаю.
– Особенно здесь и сейчас нереально красивый.
– Хочешь посмотреть сквозь него на лампу.
– Зачем?
– Нереально красиво.
– Давай.
– Осторожно – может осыпаться.
– Серьезно? Одуванчики такие сыпучие? :

– Красиво?
– Нереально!
– Жаль.
– Что жаль?
– Жаль, что свое лицо не видишь.
– А что с ним?
– На нем тень.
– Какая тень?
– От одуванчика.
– Серьезно? Какая она?

– Такой красоты не бывает! Твое лицо в тонком узоре. Узор меняется, плывет, когда ты одуванчик крутишь.
– Хочу посмотреть. Покажи на себе.
– Смотри...
– Нереально!.. Я знаю!
– Что знаешь?
– Поставим одуванчик в колбу перед лампой.
– Зачем?
– Вся комната разрисуется таким узором, а лампа перестанет тебя слепить.
– Ты умная? Я бы не догадался...

– Смотри! Красиво?
– Так красиво не бывает!.. Только плохо.
– Что плохо?
– Другим тоже нравится. Они перестали целоваться и смотрят.
– Забудь. Поцелуй меня. Лампа больше не слепит?
– Нет.
– Иди ко мне...

– Завтра насобираю одуванчиков.
– Много не надо. Они все равно осыпятся.
– А-а. Забыла, что они сыпучие.
– Сыпучие... Но лето будет длинным. Еще будет много одуванчиков...

Фигура N 2. Лотадан (Баллы за фигуру: 70)

Тень от одуванчика.

Холодно. Одетая на голую кожу резина защитного костюма липнет к телу. Затянутое низкими тучами не проницаемое небо давит на плечи. Слабый свет нашлемного фонаря выхватывает из темноты очередную железную конструкцию. Здесь был мост. Заметив под ногами твердую поверхность асфальта, я следую вдоль дороги. Передо мной привычное зрелище. Там и тут вдоль дороги разбросаны искореженные остатки автомобилей. Датчик жизни молчит. От кислородной смеси горечь во рту. Баллона хватает на три часа, еще три часа бесполезных поисков. Нет, надо верить, и я иду дальше. Нарушая инструкции, схожу с дороги. Лес тычет в небо обгорелыми соснами. Вчера сообщили, что в Новой Зеландии найден росток. Говорят, природа восстановится – это радует. Неделю назад один парень в бункере убил таракана, потом долго плакал: привычка говорит, привычка.

Иду по тропе – углубляться в лес опасно. Во многих местах земля все еще горит, да и на осколок нарваться можно, а там уж никакой костюм не спасет – в лучшем случаю, сгоришь сразу. Но я продолжаю идти, меня ведь тоже в лесу нашли. Ровно год прошел. Ребята пробу воды брали вдоль ручья, шли и на меня наткнулись. Чудо какое-то: лежал один, без одежды, а кожа чистая, ни одного ожога. Меня врачи даже под гипнозом допрашивали, ничего не помню. Лишь одна картина перед глазами стоит: яркая вспышка взрыва у горизонта и длинная черная, как ночь, тень от облетевшего одуванчика. И тянусь я к этой тени, тянусь, как будто укрыться хочу.

Ровно год прошел, а причину взрывов так и не выяснили. Кто-то все еще о войне говорит, якобы осколки от ракет остались. Только что за ракеты? Недавно отмыли один из осколков – ничего не понятно, опознавательных знаков нет. Сплав какой-то необычный, да и по форме эксперты ничего сказать не могут. Есть, конечно, и другие версии: например, эксперимент или даже вторжение, но вторгавшихся тоже пока не заметили. А оставшиеся ученые молчат, якобы не знают ничего, в общем, странная картина получается. Да еще и я со своим одуванчиком. Ну, изучали меня, изучали –.ничего так и не нашли, послали в дозор. Людей-то мало, каждый на счету. Так и брожу теперь в поисках жизни. А ведь год назад, кажется, лето было, да, да, начало июня. Последнее лето. Пыль от взрывов теперь не скоро рассеется. Я слышал, век другой пройдет прежде, чем лучи солнца к земле пробьются.

Мысли прерываются писком наушников, заговорил датчик. Не верю своим ушам, оглядываюсь вокруг – ничего особенного, все те же обгоревшие стволы. Может, конечно, сбой, но не похоже. Датчик продолжает пищать. Вдруг в луч фонаря попадается что-то белое всего на секунду. Крохотная живая точка в темноте мертвого мира. Пытаюсь поймать ее еще раз, но тщетно, датчик затихает. Интересно поверит ли мне кто-нибудь? Нет, записывать не буду, достаточно с них одуванчика. Смотрю на хронометр – два с половиной часа, пора уходить. Доклад опять будет пуст, не все доступно бумаге.

Фигура N 3. Дракон Рассвета (Баллы за фигуру: 74)

В тени одуванчика.

Стоял яркий денек начала лета. Только что пронеслась настоящая летняя гроза – с черной тучей, молниями, раскатами грома и теплым ливнем, налетевшим с шипением в листве и улетевшим через десяток минут, оставив после себя легкий озоновый аромат. Пахло солнцем, мокрой травой, предвкушением каникул и одуванчиками.
В парке жизнь текла обычным чередом.
Собаки выгуливали своих хозяев – кто на поводке, чтобы по бестолковости своей не заблудились, и их не пришлось потом долго искать; а кто приглядывал за ними издалека вполглаза – лишь бы не выходили за пределы парка.

Груднички, пристегнув к своим коляскам кормилиц, таскали их по дорожкам, а самые отчаянные отпускали их подальше и даже разрешали посидеть на скамеечке.
Малышня, давным-давно приучившая своих мам и нянек находиться в поле зрения, занималась серьезными делами на горке и песочнице.
Детвору постарше гоняли на себе ролики, самокаты, велосипеды и скейты.
В самых тихих уголках парка парочки и триумвираты трудоголиков набирались сил, принимая допинг, чтобы выдержать еще один такой тяжелый с утра день.

Огромная шевелящаяся тень наползла на песочницу, послышался странный низкий вибрирующий звук, и все замерло, позволяя заинтересованным лицам переключить свое внимание на нового персонажа.
Малыши, увлеченные серьезными делами, не замечали ничего вокруг. И только одна девочка с соломенно-желтыми волосами подняла свои подснежниково-голубые глаза, засмеялась и потянула ручки вверх.
В шелестящую тишину вонзился истошный визг какой-то из мамаш, сидящих на скамеечке. Пробегающий мимо хаски тявкнул было, но тут же, поджав хвост и испуганно оглядываясь, поспешил ретироваться.

Девочка встала, перешагнув борт песочницы, сделала несколько шагов, вступила в тень и обняла здоровенную чешуйчатую голову.
– Дя! – радостно утвердила она, – алю-лю ти! Си-си...
Визг мамаши оборвался и упал мгновением тишины.
– Уня ли-тю ля-ля, – тихонько прорычала чешуйчатая голова сквозь сомкнутые объятиями челюсти, – ти ню дя...
– Ся! – восторженно согласилась девочка, разомкнула объятия, картинно развела ручки и спросила, – ся лили тя ню-ка?
Движимая отчаянным желанием спасти свое чадо, мать девочки вскочила и замахала руками:
– А ну, пошел отсюда! Кыш!!!
Остальные мамки-няньки, в мгновение ока похватав в охапку своих чад, бросились врассыпную. Песочница быстро опустела.

– Ах, сударыня! – прорычала, повернувшись к матери, вторая голова. – Как не вежливо говорить "кыш!" тому, кто захотел просто поговорить! Позвольте представиться – Одуванчик...
– Ва... Василиса... – машинально ответила опешившая женщина.
– Ух, ты! – воскликнула третья голова, жизнерадостно ощерив внушительный набор огромных белоснежных зубов, глядя на собеседницу с высоты в полтора человеческих роста. – Уж не Премудрая ли?
Женщина взглянула на третью голову, с очевидным усилием сглотнула, отрицательно помотала головой и, глубоко вздохнув, спросила:
– Ты мне мерещишься? Скажи... Ты мираж? Галлюцинация?..

Поток I. Танец N 2. Тема "Миражи закатных сумерек".

Фигура N 1. Strannik (Баллы за фигуру: 74)

Ход Эрка.

Драконы летели над Магистралью тесной группой. Два золотых, радужный, иссиня-черный, изумрудный, снежно-белый и еще два сапфировых – в свете оранжевого заката они казались одинаково облитыми жидким огнем. Черная линия "анизотропного шоссе" вилась внизу, то исчезая среди окрашенных во все цвета пламени облаков, то вновь появляясь. Драконы пересекали Облачный край.

Радужный дракончик Эрк был самым молодым в группе. По правде говоря, его не имели права брать на полевое задание такого уровня – коррекция агрессивности в далеком, полуизолированном мире. По донесениям разведчиков, А-показатель там достиг критической величины. Но уже на первом цикле обучения, Эрк показал феноменальную эмпатию и умение детектировать чужую боль. Это стало решающим доводом. И Доран – черный дракон, командир группы коррекции, поклялся лично опекать едва "вставшего на крыло" радужника.

***

Закат пылал алым, но среди берез уже сгущались сумерки. Их стволы расплывались белесыми пятнами перед глазами. Вовка сердито вытер кулаком глаза, но слезы набежали вновь. Можно было бы дотянуться до платка, но тогда пришлось бы положить на землю Кота.
Котенка принес отец. Серый, ушастый, котенок был ласковым, игривым и кусачим. Вовка стал называть его просто – Кот. Всяких там Томасов с Барсиками он считал ерундой. Зачем выдумывать имя, если есть замечательное пушистое слово "Кот"?

Несчастье случилось сегодня. Они жили на первом этаже, и Кот частенько усвистывал на улицу через открытые настежь окна. Вовка не видел, как все случилось. Он лишь услышал дребезжание и басовитую ругань вечно поддатого соседа. А когда выскочил на улицу, сосед грязно ругал "драных кошаков", лезущих под колеса велосипеда. От соседа несло перегаром.
Кот лежал посреди дороги, будто брошенная меховая шапка. Он прожил еще часа три, дышал с трудом и тихонько мяукал. Потом замолчал.

***

Темную волну чужой боли Эрк почувствовал всем телом. Сердце дало сбой, крылья вдруг перестали держать.
– Что такое? – услышал он голос Дорана. – Что с тобой?
– Не знаю... Боль. Сильная. Боль и смерть. Где-то недалеко.
Эрк припомнил, что за мир находится поблизости. Обычный, не слишком развитый, категория А-3. Выхода на Магистраль не имеет. Доминирующий вид – люди.
Инстинкт сработал быстрее разума, и Эрк рванулся вбок.

– Куда ты? У нас задание!
– Постулат номер один!..
Ему еще что-то кричали, но он не слушал. Первый постулат гласил: помоги, если можешь. И он рванулся на помощь. Протянул энергетические потоки, нащупывая источник боли. Маленькое существо... Сильные повреждения опорной системы... Мозговая активность нулевая...
Эрк потянулся через пространство и время. Сдвинулся в прошлое на несколько временных долей. Чуть-чуть изменил вектор событий...

***

Вовка еще не успел убрать ладони, когда Кот шевельнулся, совсем по-человечески чихнул, завозился, мурлыкнул.
Вовка поднял голову. Догорали последние лучи заката, и на их фоне, словно мираж, таял силуэт маленького дракона. Крылья его мерцали всеми цветами радуги в наступающей ночи.

Фигура N 2. Эллери (Баллы за фигуру: 72)

Под старой липой.

– Ты, малый, главное дело клювом не щелкай. Знаешь, каково жить в большом городе? Зазевался – и надули тебя. Такой народ, что из горла готовы вырвать – жадные, наглые, только покажи простоту!
Старший собеседник уселся поудобнее – разговор обещал быть долгим. За свою долгую жизнь он накопил изрядные запасы житейской мудрости и теперь делился ими с племянником, пристроившимся рядом. Тот второй день как прилетел в столицу и после знакомства с мегаполисом чувствовал себя усталым и растерянным. От юноши за версту несло деревней: крупный и неуклюжий, на дядюшкины поучения он хлопал наивными круглыми глазами.

– По улицам ходи не просто так, а в ритм старайся попасть. Тут ведь оно как: окажешься на чьей дороге – затопчут и не поморщатся. Особенно если в толпу попадешь.
– А мамка говорила, что люди-то везде одинаковые... – робко попытался возразить племянник.
– Да сестра моя всегда наивной была, с самой юности, иначе не улетела бы в вашу глушь. Хорошо хоть отца твоего встретила, без него пропала бы. Хырр!.. Кха-кха...

Дядюшка хрипло откашлялся и продолжил:
– От толпы всегда подальше держись. А увидишь компанию подростков с пивом – рви когти от них быстрее, там не предскажешь, чего ожидать. Так что поглядывай, чего вокруг тебя делается, только головой не верти. На улицах знакомства не заводи, а тем паче в дом никого не приглашай. Ушлые тут все – караул просто.
– Что, и девчонок нельзя?
– Коль свое добро не дорого, мое пожалей. Зашла как-то раз одна такая. "Простите, извините, подскажите дорогу..." А потом хватился: ни часов, ни колечка с камушком – по тетке твоей памяти.

Дядюшка тоскливо вздохнул и задумался. Племянник тоже помолчал и спросил:
– Это... ты уж извини, но что с тетей стало-то? Мамка, как весточку твою получила, только плакала, мне не рассказывала.
– Собака ее загрызла. Здоровая такая тварь, бойцовская. И куда только власти городские смотрят, дозволяют таких держать?
Юноша испуганно охнул.
– Да я уж поуспокоился за эти два года. Ну, домой, что ли? Сумерки наступают, нечего темноты дожидаться.

***

На небе вспыхнули и погасли последние отблески багряно-золотого заката. Буйство винно-красных красок сменилось холодным оттенком молодой травы. Пробежавший по парку прохладный ветерок заставил девушку на скамейке вздрогнуть и теснее прижаться к спутнику, а тот, как зачарованный, следил взглядом за сорвавшимися с липы двумя воронами: потолще – племянником, поменьше и пошустрее – дядюшкой. Когда птицы скрылись из вида, он повернулся и погладил девушку по голове.

– Вот ведь оно как, милая. У них те же заботы, что и у людей – и у ворон, и у кошек, и у мышей.
– Да. А почему я раньше не могла разобрать, о чем они говорят?
– Раньше-то ты шум города слушала, а сейчас внимательнее к природе стала. Я же говорил, что это нетрудно.
– Да. Спасибо тебе.
Она зябко поежилась.
– Нам, наверное, тоже домой пора.

Вышедшая на ночную охоту кошка недоуменно взглянула на идущих по аллее драконов. И чего только не примерещится в ласковых летних сумерках...

Фигура N 3. Тень Цитадели (Баллы за фигуру: 67)

Атмосферные явления.

Дом из бруса, стоящий на участке земли, обнесенном забором. С трех сторон к нему примыкают другие участки, одна же сторона выходит в поле. Дом двухэтажный, с верандой и примыкающим к ней крыльцом с четырьмя ступенями. На крыльце сидят двое. Он и она – в пламенеющих красках летнего заката.

– Смотри, – он откидывается немного назад, опираясь на отведенную за спину руку и поводя другой, – горизонт горит.
– А, может, цветет? – ее лицо осветила легкая улыбка. – Скажи еще, война там! – Светло-русые волосы трепетали в такт легкому ветерку.
– Между землей и небом? А что, очень может быть, что и война. Там грубая реальность смерти, а здесь прекрасный мираж заката. Ладно-ладно, шучу.

Легкие перистые облака, склеившись в двух огромных аистов, покружили над домом и устремились к тонущему солнцу. Девушка зачарованно проводила их взглядом. Юноша, тоже не отрываясь, смотрел на лицо любимой.
– Ты видел? – она вскочила. – Ты видел? Так не бывает, чтобы настолько точно.
– Почему не бывает? Атмосферное явление... – Он резко замолчал, встал и обнял ее, заглядывая в глаза. – Я люблю тебя, Рита!

Девушка вывернулась из объятий и села обратно.
– А это у тебя не атмосферное? – весело спросила она. – Возьмет и растает через месяц, и начнется у меня грубая реальность?!
Он упал на одно колено, поддерживая игривость.
– Если и есть на свете что-нибудь самое настоящее, то это – моя любовь к тебе. Я готов это доказывать каждый день, час, минуту, пока смерть не разлучит нас.

– Значит, после смерти не любить ты себе разрешаешь?! А если смерти нет? А если нет смерти, то, может, и жизни нет? – она подмигнула.
– Я точно есть! – убежденно сказал он. – И я тебя люблю. Смотри, нам уже звезды подмигивают.
Ее голос вдруг задрожал, а на щеку выкатилась слеза.
– Прости меня.
Он почувствовал, как что-то изменилось вокруг.

Дом, участки, закат становились грубыми декорациями, а она исчезала, пропадала вместе с последними воспоминаниями о закате.
– Нет, не может быть!.. – он подался вперед и попытался вновь обнять развеивающееся тело, но руки, окунувшись в тающую субстанцию, ничего не почувствовали. Нематериальные слезы из ее глаз катились по уже еле угадываемой щеке и падали, проваливаясь в ступеньки земных сумерек. Сквозь нее стали видны балясины крыльца, а потом остались только балясины.

Юноша встал на ноги и, раскинув руки, посмотрел вверх, в эту наливающуюся черным бездонную подмигивающую пропасть. Прошептал:
– Мираж... если она – мираж, то как можно верить в остальное?! – он сжал кулаки. – Разве может реально существовать что-то еще, если нет Ее? – темнота сгущалась, поглощая его фигуру и растворяя ее в себе. – Я распадаюсь... – понимание пришло вместе с удивлением. – Не может быть, я распа...

Человек, спокойно наблюдавший всю сцену со своей веранды, пошевелился, разминая застывшее тело: "Чего только не привидится в сумерках, да под настроение... Мы сами выбираем себе миражи и никак иначе!". Пора было ложиться спать, и он, не торопясь, двинулся по лестнице на второй этаж, по дороге вспоминая пригрезившееся.
А за его спиной медленно таяла реальность: поле, забор, крыльцо, веранда, дом...

Неизвестно успел ли он заснуть, когда осталась только ночь.

Поток II. Танец N 2. Тема "Тени перистых облаков".

Фигура N 1. Лотадан (Баллы за фигуру: 79)

Под тенью перистых облаков.

Я на месте. Высокий холм, заросший мягкой густой травой. Прохладный ветер, оживляющий мою захороненную в духоте городского шума душу, и небо, огромное бесконечное. Я ложусь на землю, и оно накрывает меня своим синим одеялом. Вновь, как и всегда в этот миг, пробуждается после годовой спячки память о тех днях. Целый год эти воспоминания были скрыты где-то в глубине моего сознания.
И вот оковы спадают. Это происходит раз за разом вот уже много лет. Порой я даже не понимаю, что именно заставляет меня бросать все дела и лететь, плыть, бежать сюда, к этому забытому всеми холму. И только поднимаясь на его вершину, только лежа под этим единственным для меня небом, я вспоминаю все.

Вдруг голубая чистота мироздания заполняется нежными, как дыхание Господа, белесыми сполохами перистых облаков.
– А почему облака перистые? – спрашиваешь ты.
Твой голос подобен прилетевшему издалека дуновению или тем самым облакам из далекого прошлого. Но нет, ты здесь. Ты снова рядом, мы с тобой опять забрались на самую близкую к небу точку нашего общего мира. И теперь, обнявшись, наслаждаемся только что созданной реальностью.
– А ты не знаешь? – выждав паузу, отвечаю я. – Это же ангелы, множество ангелов теряет перья, пытаясь укрыться от колесницы Одина. Скоро будет гроза.
– Ангелы? – ты смеешься.
Я снова слышу твой смех. Ты смеялась редко, пряча свою улыбку, как настоящее сокровище. Может, так и надо. Истинная красота должна быть сокрыта и, тем не менее, иногда мне удавалось подарить миру ожерелье твоего смеха.

Мы были вместе три года. Ну, что означает время, это придуманная людьми субстанция? Оно не в силах выразить ничего кроме количества оборотов секундной стрелки. Мы создали себе другое время в том мире, где белокрылые ангелы спасаются от гнева языческого Божества. А потом ты ушла. Растворилась в наполненном росой утреннем тумане. Колеса сбившего тебя грузовика были лишь мостом, одним из сотен мостов на твоей бесконечной дороге.
Никто не знает, что творилось тогда со мной. Оставшись один, я долго бродил в поисках хоть какого-то пути, я учился жить в этой странной Вселенной, которая для всех остальных считалась обычной жизнью. Постепенно мне удалось создать себе маску. Внешне я стал обыкновенным, ничем не примечательным персонажем написанной кем-то пьесы. Всего раз в год приезжая сюда, я снимаю эту личину и снова вижу тебя.

Яркие молнии одна за другой прорезают воздух. Слезы павших ангелов смешиваются с моими и падают на землю. Колесница Одина с грохотом проносится над холмом, но он милосерден – все убитые им ангелы вновь оживут уже завтра утром, чтобы через год снова покрыть небо своими перьями. Ты будешь ждать, и я снова вернусь, чтобы рассказать тебе их историю.
Под тенью перистых облаков.

Фигура N 2. Дракон Рассвета (Баллы за фигуру: 68)

Заблуждение.

В нежно-голубом небе висели волны легких перистых облаков, совершенно не спасающие от жарких лучей летнего солнца.
– Не, Вась, вот скажи – за что нас так не любят, а?
– Да с чего ты взял, что не любят?
– Да сама посуди – запрягать разумное существо в плуг, чтобы пропахать канаву на полевропы – это что, от большой любви, что ли?
– И вообще, воевали нас все время, – донеслось сверху. – Ты что, былин-сказок не читала? Что ни змей – так враг лютый, что ни Горыныч – так сразу головы сечь.
– А мы, между плочим, не гидлы, у нас головы не отластают... – послышалось сбоку, где маленькая девочка пыталась выдернуть из огромной пасти длинный язык.

– Так вы ж сами виноваты!
– Чем же это? – возмутилась верхняя голова.
– Как чем? А девок зачем таскали?
– Девок... Девки в хозяйстве оченно полезны, – заметила голова, лежащая на спинке скамейки около плеча Василисы, – кастрюли там всякие драить... Прибраться опять же... Нам-то несподручно.
– В буквальном смысле, – проурчало сверху, – в грязи жить кому охота?
– Вот, видишь! Чего ж тогда обижаться-то?

– Ну, ладно, – согласилась средняя голова, – девок папаня пару раз и вправду таскал.
– За что от мамули всеми тремя хоботами по башкам получил сполна! – вставила верхняя голова. – И всех обратно вернул.
– Ага, – моргнула согласно средняя и продолжила, – и за это деток жизни лишать?
– Каких деток?
– Здрассте-приехали! А как же змееныши, без числа порубленные? Там же кровушка рекой три дня текла, не могла в землю впитаться!

– Ой, какие змееныши? Какая река? Преувеличение это! Поэтическое.
– Ничего себе, преувеличение! Да после этого наш род, можно сказать, совсем в нети изошол...
– Ага, – подтвердила голова сверху, – мамуле тогда в черт те какую глушь перебраться пришлось. Я, вот, только и остался – я еще в мамуле был.
– Так это правда, что ли? – изумилась Василиса.
– Самая, что ни на есть! Тогда целое войско снарядили – специально, чтобы нас извести. Извели... – грустно склонилась верхняя голова.

– Вот я и спрашиваю, – проговорила голова рядом с василисиным плечом, – почему вы нас так не любите? Я имею в виду не конкретно нас, Горынычей, а вообще всех нелюдей.
– Как это не любим? Очень даже любим. Собак, кошек, лошадей... Они с нами живут.
– Игрушки и не больше. Ваши, человеческие, игрушки. Вы никого не любите так, чтобы счесть равным себе. Кто из вас хотя бы попытался поговорить с той же кошкой или собакой на их языке так, чтобы не вы, а они вас поняли? Чтобы было полное взаимное общение?

– Тень, – заключила верхняя голова.
– Что? – не поняла Василиса, рефлекторно поднимая голову кверху.
– Тень от перистых облаков – эта ваша убежденность в собственной исключительности. Вроде бы и есть, а на самом деле...
– Представь, – пояснила голова рядом с плечом, – что случилось бы, окажись в этом мире семь миллиардов... да пусть даже вполовину таких, как я – быстрее, сильнее и зубастее любого из известных вам хищников?..
– И если мы окажемся совсем не такими добрыми, как я... – добавила голова сбоку, аккуратно высвобождаясь из маленьких объятий и внимательно глядя на Василису.

Фигура N 3. Dalahan (Баллы за фигуру: 71)

Тени перистых облаков.

Словно девичья коса простерлась по лазурному небу одинокая полоска перистых облаков, прикрыв солнце легкой вуалью и разрисовав землю едва различимым хитрым узором своей тени. Это не умаляло летнего зноя, но приглушало яркие солнечные лучи и создавало вокруг завораживающую атмосферу уюта, покоя и, вместе с тем, чего-то эклектично-волнительного. Такое ощущение иногда появляется на борту фешенебельного океанского лайнера, оформленного в стиле умеренного арт-деко.
Было тихо. Лишь шелестели набегающие на прибрежную гальку морские волны, потрескивали в костре иссушенные солнцем щепки, да шипели, сердито падая на угли, капли жира, сочащиеся из большой рыбины, подвешенной над огнем.

Мальчик лежал на измельченном морем и раскаленном солнцем ракушечнике, что устилал берег пустынной косы, и заворожено наблюдал за игрой волн.
– Чайка!
Появившаяся белокрылая красавица завела обворожительный танец, то взмывая ввысь, то стремительно ниспадая до самой воды.
– Чайка!
Мальчик вскочил и побежал в море, выбрасывая босыми ногами фонтаны брызг.
– Где твой дом, прекрасная птица? Скажи, но не улетай от меня! Ты такая красивая!

***

Жарким выдалось начало лета.
Кондиционер создавал в комнате прохладу, но меня она раздражала – я остро чувствовал ее искусственность. Мне хотелось чего-то настоящего. Отбросив дела, я вышел на балкон офиса. Горячее дыхание лета, наполненное пряными ароматами, тут же охватило меня. Легкая, едва различимая тень проплыла по балкону и увлекла мое внимание за собой вдаль убегающего бульвара. На небе разворачивался огромный хвост перистых облаков, предвещая скорые дожди и приход с ними естественной природной свежести. Я закурил.
– Где твой дом, Чайка? Скажи, но не улетай от меня!

Обворожительная Анджели в чертовски сексуальном облегающем платье окликнула меня из комнаты:
– Мсье, ознакомьтесь с планом работ на июль и доведите его до сведения всех сотрудников. Это распоряжение патрона.
Передо мной выросла папка с документами. Я скривился и ленно покрутил ее в руках.
– Анджели, – остановил я секретаршу патрона, собравшуюся покинуть меня.
– Да, мсье.
– Вы любите жареную рыбу?

– Простите? – не поняла вопроса красавица.
– Раскаленный ракушечник, чайка над водой?
Анджели растеряно уставилась на меня.
– Я не очень сообразительна, мсье. Может, Вы хотите пригласить меня вечером в ресторан? – попыталась уточнить она.
– Легкая тень, неяркий свет, очень жарко – как Вам такое? – не унимался я.
– Вы про ночной клуб?! – испуганно, но заинтересованно спросила Анджели, цепко впившись в меня глазами.

– Нет. Я про вот эти перистые облака.
– Что?!
– Видите легкую дорожку тени от них, убегающую вдаль?
Взгляд Анджели стал сумасшедшим.
– Если мы пойдем по этой дорожке и будем идти долго-долго, то, в конце концов, окажемся на голой безлюдной косе с раскаленным ракушечником, прекрасной белокрылой чайкой над водой и жирной-жирной рыбой на костре, источающей немыслимо аппетитный аромат. Мы там будет одни, Анджели.

Обижено качая бедрами, секретарша удалилась, оставив мое предложение без ответа. А я, откинув папку, закурил вторую сигарету и вошел по щиколотки босых ног в мягкую пену набежавшей волны.
– Где твой дом, Чайка? Скажи, но не улетай от меня!

Поток I. Танец N 3. Тема "Радужный мираж".

Фигура N 1. Эллери (Баллы за фигуру: 72)

Радужные крылья.

Она летела – впервые в своей жизни.
Раньше она была другим существом – земным, весьма упитанным и озабоченным только тем, как приумножить свои немалые объемы. Неспешная, размеренная жизнь была поделена между двумя занятиями: сном и едой. А еды вокруг хватало, да к тому же все такое вкусное! Она цеплялась крепкими короткими ножками за очередную ветку, осматривалась и старалась найти самый молодой, нежный и вкусный листок. Особенно полюбилось ей растение, обвившееся вокруг каких-то палок, светло-зеленое с круглыми листиками и розовыми цветочками. Иногда, впрочем, ей хотелось чего-то поострее, и она перебиралась на приземистые кустики.

В этом краю изобилия она была хозяйкой. Жили тут и другие, похожие на нее, но меньше, одетые в скромные серо-зеленые и коричневые шкурки, а она – царица в изумрудном наряде.
Стояло жаркое лето, солнце щедро дарило земле тепло и свет, изредка шел светлый дождь. Она не вела счет времени, оно текло приятно-однообразно, и лишь изредка что-то случалось. Как тогда.
– Ой! Какая страшная! – взвизгнула девочка. – Мама, я боюсь!
– Где? – женщина с любопытством наклонилась над широким листом ревеня. На нем, как на драгоценном блюде, сидела она – большая толстая гусеница. Ярко-зеленая с шафранно-желтыми рожками, с заднего конца она выставила раздвоенный хвостик того же солнечного цвета. Она всегда показывала эту пахучую рогульку птицам, пытавшимся ею пообедать, и те неизменно улетали.
– Мааам... Она кто?
– Не знаю. Таких здесь никогда не было, наверное, редкая. Пусть ползает.

Время шло. Она стала еще толще и вальяжнее, отяжелела, ею овладела странная лень. Даже любимые лакомства не манили, хотелось спрятаться в темный уголок и... Повинуясь неведомому закону, она забралась под широкую балку. Тело ее изогнулось, оцепенело, покрылось коркой. Наступило забытье.
Окончательно проснувшись, она поняла, что мир вокруг нее тот же: и солнце, и трава, и пахучие цветы. Изменилась она сама – до неузнаваемости. Тело стало неожиданно стройным, ноги длинными, а на спине... Она осторожно пошевелила крыльями, и те повиновались. Большие, тяжелые и в то же время воздушные, они обещали новые наслаждения, невиданные и даже немыслимые ранее. Верхние – похожие на паруса пиратского корабля, почти черные. Нижние – причудливо вырезанные, сине-зеленые, с ало-золотыми глазками и фрачными хвостами. Она развела и свела их, и еще раз – уже быстрее.

А затем взлетела, и крылья в лучах полуденного солнца стали кусочком радуги, вспыхивая то аметистовыми, то густо-синими, то небесно-голубыми, то изумрудными огнями. А когда она делала вираж, пробегали медово-желтые, апельсиновые и малиново-красные искры. Взмах, другой, она поймала порыв ветра и исчезла.
– Мам! Тут пролетело непонятное. То черное, а то разноцветное. Как две моих ладони! Это бабочка, да?
– Ну что ты. Такие живут только в джунглях. Тебе показалось.
А бабочка летела навстречу радуге, словно желая слиться с ней. После летнего дождя радуги такие яркие!

Фигура N 2. Тень Цитадели (Баллы за фигуру: 76)

Потеря.

Вот идет по свету человек-чудак...

Они успели забрести по аллеям в середину парка, когда начался дождь. Сначала закапал, заставляя редкими водяными оплеухами лениво уклоняться листья деревьев. Потом ударил сериями, примериваясь, и, наконец, полил. Полил, как из ведра, бочки и брандспойта одновременно, не оставляя другого выхода, как прятаться под деревья. И мокнуть, мокнуть...

– Человек может и венец природы, в чем я очень сомневаюсь, но до совершенства ему так же далеко, как и таракану. – Петр продолжал разговор, не отвлекаясь. Таракан FВтрилиионоикс, контролирующий из ближайшего небоскреба территорию парка, встрепенулся, отреагировав на ключевое слово, и вяло передал в гнездо на Марсе про "тараканов и совершенство".

– А мешает ему нежелание видеть то, что есть. Иногда возможностей не хватает, но чаще желания. Голову легко теряет – фантазирует.
Девушка молчала, что позволяло Петру продолжать в том же ключе:
– Отсюда же выдумки первобытных про богов, одушевление растений и явлений природы. Помнишь поверья о живых деревьях? – дерево, под которым укрылась парочка, мелко задрожало, сдерживая приступ смеха. – Слава богу, за тысячу лет разобрались. Семечко – ствол – дрова. И никаких душ, – он постучал по коре, – одно полено, – ясень обиделся.

– Ах ты, зараза, – Петр чуть подпрыгнул, пытаясь стряхнуть поток воды, нацеленный с ветвей точно за шиворот. – Вот, пожалуйста, еще пример: если дождь – реальность, то уклоняться от нее бесполезно.
Девушка засмеялась. Дождь кончился. Они снова вышли на дорогу, а прямо перед ними переливалась радуга.

– О, еще, пример – радуга! Она же – почти ничто. Распавшийся свет, который мы видим, как единое целое. В чем и проявляется наше несовершенство глаза.
Тут уже собеседница не выдержала:
– Зато она красивая, и ею можно любоваться. А люди говорят, что если загадать желание и успеть пробежать под радужным мостом, то желание исполнится. У тебя есть желание? Загадывай, и побежали смотреть, исполнится оно или нет. Потом договорим.
– Потом она исчезнет, как будто ее и не было. Стоп, забудь, ее и сейчас нет. Она нам только мнится, не более. Причуды преломления. Игра воды и света. Но если тебе хочется бегать – побежали.

– Вот ходят они подо мной, бегают, – вибрировала в вышине радуга, – потом уходят, и как будто их и не было. Что это я? Ведь их нет. Они просуществуют каких-нибудь семьдесят сезонов дождей и исчезнут. Причудливая игра земли и воды. Приземленные отражения настоящей яркой и цветной жизни. Так, мне кажется, пора телепортироваться на триста километров к северу, там будет посытнее, да и подруга уже ждет. Обсудим новые формы псевдожизни...

– Вот видишь,– Петр оглянулся, – уже испарилась. Главное в жизни – опираться на реальность и не доверять миражам. Уж ты мне поверь.
Глаза девушки сияли, наверное, она верила.

Фигура N 3. Strannik (Баллы за фигуру: 69)

Небесный водопад или Домой.

Где бы я не бывал, был то пан, то пропал,
То взлетал, то слетал с небес.
То молчал, то кричал, но всегда был причал,
На который спешил к тебе.
Мой огонь, мой маяк в судьбе...
(с) Д. Майданов

На землю низвергался дождь. Нет, настоящий ливень! Он грохотал в жестяных трубах стоков, гремел крупной дробью по железной крыше. Дождь танцевал, напитывая силой жизни землю.
Я не разделял веселья дождя, хотя он постукивал в окно – выходи, попляшем вместе. На меня напала обычная и уже привычная хандра. Хотелось жалеть себя – свернуться в клубок на диване и тихонько жаловаться на несовершенство мироздания.

Грохнуло, раскатываясь, и сильный порыв ветра ударил в окно. Шторы взлетели белыми крыльями. Будто напоминание... Да ну – откуда? Я же сам отказался от крыльев, мол, негоже взрослому летать в облаках. Это только дети могут себе позволить... В окно сейчас дул влажный ветер, неся запах вымытых тополиных листьев и свежести.
Я шагнул, протягивая руку, чтобы закрыть раму. И увидел это...

Вообще-то "это" было просто тучами. По крайней мере, для тех, кто привык смотреть в небо, не ожидая оттуда ничего хорошего. "Что доброго может быть из Назарета?"
Я же видел водопад. Вон та темная масса – это горы, уступы, камни. А светлая полоса – падающая вода. Проклятье, это же Арона – самый большой водопад в Облачном крае! Я до боли сжал пальцами раму. Впервые за последние годы я пожалел, что отказался от крыльев.

Крылаты в нашем краю только дети. Да еще, может, дюжина ненормальных, которые давно уже под наблюдением Патруля. По закону крылатые не могут считаться полноценными гражданами, не могут претендовать на имущество и должны находиться под строгим надзором. А то неизвестно, что от них ждать.
Снова в лицо ударил ветер, я вспомнил, как восхитительно нестись на его упругих подушках в небесах, и почувствовал, как поднимаюсь над полом.

Крылья были похуже, чем у меня – встрепанные, сероватого цвета. Но это были крылья! Я почти не удивился. В детстве я слышал легенды о Вернувшихся в небо. Правда, легенды не рассказывали, как жестоко Серый Патруль расправляется с такими нарушителями.
Было страшно. И страшнее всего была готовность отказаться от всего, чтобы еще раз взлететь в небо. Я зажмурился и сделал шаг вперед. В пустоту...

***

Я сразу взлетел выше туч. И оказался в мире буйных и, в то же время, мягких цветов и красок. Будто сотня радуг слилась воедино, образовав скопища невероятных радужных растений, замков и невиданных существ.
Я знал, что радужные миражи – довольно частое явление в Облачном крае, но я совершенно забыл, как это красиво. Со всех сторон поднимались в небо удивительные полупрозрачные структуры, меняющиеся ежеминутно.

Но в этом танце миражей мой острый взгляд узрел точную черную полоску. Если добраться до Магистрали, может быть, сумею оторваться. О том, что мне придется бросить все, к чему привык, я подумал мельком. Крылья ударили, бросая меня вперед. Я оглянулся и успел заметить, что вместо скучного пепельного оттенка, они приобрели благородный жемчужный цвет...

Поток II. Танец N 3. Тема "Тень солнца".

Фигура N 1. Дракон Рассвета (Баллы за фигуру: 75)

Солнышко.

Лето отцвело грушей, вишней и яблоней и зацвело шиповником и жасмином. Ласковое солнышко разогрело воздух, и он наполнился ароматами травы, цветов и радостным чириканием и свистами лесных птах.
Василиса громко шипела, но упорно продолжала выдирать высокую крапиву из куста, готового раскрыть круглые бутоны пиона.
– Помог бы, что ли! – обернулась она к развалившемуся на солнышке Одуванчику,
на животе которого, заливаясь счастливым смехом, прыгала, словно на батуте, маленькая девчушка.

– Не-а, – помотала одна из голов, – я делом занят, не видишь, что ли?
– Не выгнала бы мужика – он бы тебе крапиву драл, – добавила другая голова.
– Ага, драл бы... – Василиса запихнула вылезшую прядь под платок и вновь окунулась в куст. – Заставишь его, как же... Потому и выгнала.
– Потому что крапиву не выдирал? – удивилась третья голова, удерживая носом от падения голубоглазое создание.
– Ага. То есть, нет, – распрямилась Василиса, бросая в кучу пучок жгучих стеблей. – Ему вообще ничего не нужно было. Кроме футбола и интернета. Надоело.

– Зато не пил... – заметила первая голова.
– Только-то и радости, что не пил, – грустно заметила Василиса, подошла к Одуванчику и погладила по головке желтоволосого ангелочка, укладывая встрепавшиеся от прыжков волосики. – Ну, хватит уже на Одуванчике прыгать, Златушка! – и продолжила мысль, – Да только не радость это на самом деле... Это не горе, – она вдруг всхлипнула, смахнула набежавшие слезы и спросила:
– Вань, может, я совсем дура, а? Ведь, правда – не пил, не дурил, налево не бегал...

Одуванчик внимательно посмотрел на женщину тремя парами глаз, нежно переставил ангелочка наземь и встал на лапы.
– Это только кажется, что солнце просто так светит. Ему нужно, чтобы его любили. Только тогда оно и греет, и светит...
– Солнце? – удивленно переспросила Василиса, – при чем здесь солнце?
– А разве не светится каждый из нас с самого рождения? – вопросом ответил Одуванчик и пощекотал кончиком хвоста Злату, от чего та зашлась приступом смеха, – светится – потому что любят, и эта любовь в мир возвращается. А потом...

– Ты хочешь сказать, что такие, как... мой бывший, получаются от недостатка любви?
– Не совсем, – качнулась одна из голов, – ты же его любила, ты это хочешь сказать?
Василиса кивнула.
– А он?
– Он тоже, – глаза Василисы затуманились воспоминаниями, тень улыбки скользнула по лицу, но тут же смылась болью, и печаль затемнила светло-серые глаза, – вначале. А потом...
– А потом он забыл, что надо светиться, что надо отдаривать любовью, а не только поглощать ее...

Женщина склонила голову, скрыв лицо за выбившимися из-под платка прядями. Злата подошла и, обняв ногу матери, прижалась к ней всем телом.
– Ма-мма... – прозвучал тонкий голосок и голубые, словно небо, глаза посмотрели матери в лицо. – аля-ля ня!
Василиса улыбнулась, смахнула с кончика носа слезу, всхлипнула и спросила:
– Вань, ну почему так, а?
– Если есть солнце, то бывает и тень солнца – то, что солнышком было когда-то, но потом, оставляя внешнюю видимость, обращается вначале в пустоту, а потом и вовсе в черную дыру...

Фигура N 2. Dalahan (Баллы за фигуру: 77)

Тень солнца.

Что такое тень?
Световой образ объекта, повторяющий его контуры, являющийся результатом наличия контраста между областью, в которую света от источника проникает меньше в силу препятствия объектом проникновения в нее прямых лучей (исключая свет рассеянный), и областью, в которую свет проникает с большей силой в виду отсутствия препятствий, чинимых данным объектом прямым лучам. Авторское определение, которое не принимает во внимание дифракцию – ну, и фиг с ней.

***

– Здравствуйте, доктор.
– Вам того же. Фамилия, имя, отчество.
– Гай Юлий Цезарь.
– Ясно. Санитар, вторая палата. Душ, белье и все прочее.

Здоровый детина отделился от стены и направился в мою сторону. Я поспешил опротестовать такую процессуальную спешность:
– Извините, доктор. Вы не удосужитесь провести со мной приемный тест? Для меня это уже десятая психбольница, но с таким сталкиваюсь впервые.
Главврач снял очки и заинтересовано поднял глаза.
– Десятая?
– Да, меня давно лечат. Но беда в том, что уровень современной медицины в области человеческой психики отстает от уровня самой психики.
Доктор откинулся в кресле и уставился на меня идиотским взглядом.
"И это он собирается меня лечить?" – пронеслось у меня в голове, – "Боже мой!"

– Какого рожна... в смысле, теста Вам надо? – раздраженно спросил тот.
– Вы ставите меня в неловкое положение, – ответил я. – Кто здесь доктор, а кто идиот?
Главврач, не ответил на мой вопрос. Его глаза беспомощно разбежались в разные стороны. Я поспешил ему на помощь:
– Обычно меня спрашивают при поступлении: не дружу ли я с Чебурашкой и Шреком; не зарываю ли банановую кожуру в землю, чтобы вырастить пальму; наконец, капают кляксу на лист бумаги и спрашивают, что я вижу. Последнее я обожаю!

Доктор скривился, но достал лист бумаги и зло положил передо мной. Взял ручку и капнул на лист чернила.
– Ну, и что Вы видите?
Клякса вышла неудачной. Не расплескалась – легла ровным кругом. Это было неинтересно. Но я не растерялся.
– Плохо получилось. Вы, наверное, недавно стали главврачом?
– Не Ваше дело. Отвечайте.
– Это... тень солнца.
– Что?
– Тень. Солнца.
– Вы идиот?
– Нет. Но родственники так считают. Поэтому я здесь, с Вами.

Лицо доктора покраснело и покрылось потом – признак крайнего раздражения.
– Разве у солнца есть тень?!
– Я думал, что нет. Но посмотрел на Вашу кляксу и понял, что есть.
– Где?! Где Вы видели тень солнца?!
– Вы не нервничайте. Идемте, я покажу.
Я подошел к окну, игнорируя кинувшегося на меня санитара. Врач жестом остановил детину в белом халате.

Было лето, и жгучее июньское солнце врывалось через окно в больничное помещение.
– Идите сюда, – поманил я жестом.
Доктор явно не хотел поддаваться моей воле, но любопытство взяло верх. Он подошел:
– Где Ваша тень солнца?
– Посмотрите на него.
– На кого?
– На что. На солнце.
– Вы хотите, чтобы я ослеп?!
– Прецедентов не было. Всего пара секунд.

Доктор несколько секунд смотрел на солнце, после чего отпрянул, закрыв глаза руками.
– Идите к черту!
Я не дал ему опомниться.
– А теперь посмотрите на меня!
Тот открыл глаза и попытался сделать то, что я просил.

– Какой глаз у меня закрытый?!
– Я не вижу Вашего лица!
– Почему?
– У меня солнце перед глазами!
– А санитара видите сбоку?
– Вижу!
– Значит, санитара Вы видите, а мое лицо Вам закрывает солнечный диск?! Вернее его световой образ?! Его тень?!

– Выкиньте вон этого идиота и его родственников! У нас здесь приличная психбольница, а не дурдом для придурков!

Фигура N 3. Лотадан (Баллы за фигуру: 72)

Встреча в солнечной тени.

Вулкан, ближайшая к Солнцу научная база, постепенно таял на фоне огненного царства. Мрачный Келвин сидел в капитанском кресле. Его судно давно требовало ремонта и с трудом выдерживало напор солнечных ветров. Кроме этого, ходили слухи, что власти Меркурианского порта решили усилить дозорные патрули ближайшего к планете космического пространства. А быть задержанным за контрабанду в пятый раз Келвина не желал.

Вспыхнувшая на приборной панели сигнализация подтвердила его худшие опасения: корабль патруля находился в 20 минутах пути. Келвин быстро набрал координаты нового курса, выводя свой звездолет на солнечную орбиту. Решение было опасным, но перспектива тюрьмы и его пугала больше.
Вдруг горевшие на мониторе координаты погасли, сменившись рядом нулей, и механический голос сообщил о полной потере связи. Келвин проверил систему – все работало, кроме контакта с внешним миром. Утратив координаты, звездолет мог угодить в солнечную фотосферу.

Сбросив скорость, Келвин извлек из системы информацию о явлении, названном "солнечной тенью". Говорили, что около звезд образуются зоны, не проницаемые для многих видов волн. Они движутся, и определить их точное место нахождения невозможно.
От чтения Келвина отвлек тоненький, почти детский голос, раздавшийся прямо у него за спиной.
– Привет, есть шоколадка?

Обернувшись, Кевин увидел рядом с собой зеленое, похожее на маленького дракона существо с большими ярко оранжевыми глазами.
– Дай шоколадку, – настойчиво повторил "дракон", протягивая к нему свою короткую переднюю лапу.
Лихорадочно вспоминая все, что ему известно о галлюцинациях, Келвин протер глаза, "дракон" никуда не делся.
– Ты кто? – собрав все силы, спросил человек, одновременно нащупывая в кармане шоковый пистолет.
– Я – Гелик, – как-то жалостливо проскулило существо, – хранитель вашей звезды. А теперь дай шоколадку.

– Хранитель? – такое представление несколько успокоило Келвина. Хранители – они обычно хранят, а не едят пилотов. – И что у каждой звезды есть хранитель?
– Нет, только у обитаемых, я ведь уже рассказывал вашим ученым, – обиделся Гелик.
– Так ты и с учеными разговаривал? – совсем уже успокоился Келвин.
– Ну конечно, они мне шоколад привозят, а я им о звезде рассказываю. Интересные ваши ученые крутятся вокруг, а про Солнечную жизнь ничего не знают.
– Может, скажешь, надолго я тут застрял? – вспомнив о себе, поинтересовался Келвин.
– Дай шоколадку, тогда скажу, – как-то очень по-лягушачьи улыбнулся Гелик.

Достав из бардачка завалявшийся там арахисовый батончик, Келвин протянул его хранителю.
– Такое сгодится? – с надеждой спросил он.
Деловито обнюхав батончик, Гелик согласно кивнул.
– Осталось 2 секунды, и мы выйдем из тени, – весело ответил он и растворился в воздухе.
Придя в себя и убедившись, что координаты снова появились на мониторе, Келвин продолжил путь.
В тот раз ему все-таки удалось обойти патрули, но от полетов на Вулкан с тех пор он предпочитал воздерживаться.

Финал. Тема :
"Объято небо Миражами,
А Тени бродят по земле.
Как много общего меж вами...
Сколь вы различны в глубине...".

Фигура N 1. Strannik (Баллы за фигуру: 61)

Возможность.

Ведь если ты умней, чем тысяча машин,
Надежней, чем бетон античных стен,
Зачем тебе наш мир безрадостных картин,
Что хочешь получить от нас взамен?
В. Аргонов, "Русалочка", трек "Мы пересеклись"

Море было ровным, спокойным. Яркие звезды отражались в его прозрачно-черной глубине, у самого горизонта едва двигалась цепочка огоньков – патрульный экраноплан в походном режиме. Она улыбнулась своим мыслям – за те пять дней, что она провела здесь, в высоком белом доме у моря, она узнала много новых слов и понятий, описывающих ИХ мир. Но узнать слова и понять их истинный смысл – не одно и то же.
Она прочитала сотни книг за эти дни, ее мозг впитывал информацию, как песок пустыни – воду, однако все это пока оставалось абстракцией. Что же позвало ее, выдернуло из привычного глубоководного, "медленного" мира, жившего так со времен силура? Она пыталась понять, но пока догадка ускользала.

Ее раса освоила океаны планеты задолго до появления первых гоминидов, став фактически хозяевами территории в миллионы квадратных миль. За сотни лет до возникновения первых очагов разума, ее вид изучал окружающий мир и себя. С тех пор минули тысячелетия.
Практически бессмертные ее соплеменники искренне считали себя венцом развития, последним этапом эволюционной гонки... Как сладки были эти миражи. И сколь горькими оказались отбрасываемые ими тени.

Она вспоминала, как все менялось – исподволь, незаметно. Странная тоска о недостижимом все чаще бередила душу, хотелось рваться вперед, вверх, в неизведанное. На берег. Вспоминала, как ее отговаривали, убеждали, что люди ничем не отличаются от нее самой; что они точно также меняют мир вокруг, забывая о возможности изменить себя, как говорили; что сказки совершенно отличны от реальной жизни. Она выслушивала их и все равно готовилась идти наверх.

– Тебя ведут красивые миражи, дитя, – сказал ей отец, – но обратной стороной любого миража всегда будет тень. Они похожи, даже в нашем мире, однако всегда будут различны по сути. Если первые могут стать явью, то вторые способны лишь создавать видимость, обманывать разум. Я не стану тебя отговаривать, когда-то я и сам мечтал познать новый мир, однако понял, что это не принесет ничего хорошего. Но тебя я не буду удерживать – иди. Ты сильнее, умнее любого из людей, и, возможно, ты сумеешь изменить оба наши мира...

Она все время вспоминала эти прощальные слова. Люди, которых она увидела, ступив на землю, действительно походили на ее сородичей, только были еще более жестокими к себе подобным. Не задумываясь, они могли отправлять на смерть миллионы таких же, как они. Люди были слабы, и пытаться изменить их – лишь погубить. Миражи рассеивались, сменяясь тусклыми тенями под сенью стальных громад человеческих машин. Но такими были не все. Был принц, были его друзья, были сотни и тысячи других, способных и, главное, желающих измениться. Стать новой жизнью двух миров.

Русалочка бросила последний взгляд на гладь ночного моря. Ей еще очень многое нужно узнать. Она сделает все, чтобы помочь этому миру стать миражом, а не бессмысленной тенью...
______________

Примечание:
Рассказ написан по существующим на текущий момент трекам технооперы В. Аргонова "Русалочка". На данный момент сюжет технооперы известен лишь частично, и данных рассказ – попытка спрогнозировать его в рамках Хоровода.

Фигура N 2. Dalahan (Баллы за фигуру: 66)

Тень миража.

Игривый блик пробежал по матовой холодности камня и, соскочив, растворился в стеклянном лабиринте хрупкой креативной искусственности. Сизая дымка поднялась в темноту замкнутой безграничности и, слегка озарившись одинокими в этом уголке местного космоса лучами, нарисовала замысловатый сюжет. Где-то на стыке опускающейся тягучей музыки, игры теней и цветовых вспышек родился зыбкий мираж. Как будто все вокруг ожило и явило собой единое естество. У естества этого был голос, и он был голосом музыки. Был запах, и это был запах духов и чего-то волнующего. Его прикосновение напоминало прикосновение прохладных каменных стен, скрипящего под пальцами стекла и чьих-то теплых нежных рук.

Потом мираж рассыпался. Вместе с ним пропало все, что рождало его в тот вечер.
Если это был вечер. И если вообще что-то было.

***

Ты назвала меня своей тенью. И все потому, что я слишком навязчиво пытался проявить свои чувства. И с твоей легкой руки я ею стал. Твоей тенью.

Я последовал за тобой. Неосознанно, как и подобает тени. Отрицал это разумом, но куда бы ни шел – всегда оказывался там, где была ты. Именно была.
Я всегда опаздывал. На день, на пол дня, на час. Но мне удавалось лишь ухватить шлейф твоих духов или подобрать оставленную тобой безделицу. И это все.

Поначалу я мечтал о встрече, предвкушая ее и планируя свой путь так, чтобы оказаться там, где должна была быть ты. Но я опаздывал. И болезненно переживал. Я злился. Мне казалось, что ты чувствуешь меня и специально ускользаешь, выбрав момент, чтобы я успел застать лишь растворяющуюся в пространстве легкую дымку твоего призрака, но не тебя саму.
Затем было время, когда я проклинал себя за попытки встретиться. И начал делать все, чтобы наши пути не пересеклись. Но и это было напрасно. Ты все равно манящим миражом всюду летела впереди меня.

***

В тот вечер ты назвала меня своей тенью. Наверное, в этом была твоя правда. Это стало правдой. Я же назвал тебя своим миражом. И это тоже стало правдой. Моей правдой.

***

Капли дождя рисовали на стекле сюжет, который невозможно было осознать и пересказать. Тени людских фигур в свете уличных фонарей бесцеремонно проникали в мое личное пространство, которое я сохранял для тебя.
Я уже почти перестал думать о тебе. Мираж не может существовать долго – он стирается. В нем нет реальности. Ты – мираж, мое зыбкое призрачное видение, в котором я посмел отразить свое неразглашенное. И теперь ты постепенно растворялась в узорах воды на стекле и шуме дождливой ночи.

Ты – мой мираж. А я – воя тень.
Но ведь тень не может быть без того, что ее отбрасывает!
Ты можешь быть сама по себе. Но если я – тень и существую – значит, ты где-то рядом!

***

Игривый блик пробежал по матовой холодности камня и, соскочив, растворился в стеклянном лабиринте хрупкой креативной искусственности...

– Я продрогла. Ты как-то обещал угостить меня кофе... Удивлен? Думаешь, я забыла? Я помню.

Она помнит. Значит, существует.
А значит, существую и я. Ее тень.
Тень миража.

– Кофе – это недолго. Только не исчезай. Хотя бы на одну ночь перестань быть миражом.