Ониксовая мышка. Dec 19 2007 – Apr 23 2008
Мышка. (Smoky)

Все события и персонажи выдуманы,
любые совпадения случайны.

– Почему ты никого не любишь? – однажды спросил он.
– А зачем? – удивилась я, внутренне подмечая нелепость его вопроса и такую же нелепость своего ответа.
– Как зачем?! – он даже всплеснул руками, – Это же так здорово – любить и быть любимой! Это важно в жизни! Все в этом мире построено на ней. Поэтому нельзя жить без любви. Ведь ты добровольно загоняешь себя в темницу.
– В какую темницу? – не поняла я.
– В темницу одиночества и отчужденности.
– Не вижу никакой темницы вокруг, – я попыталась отшутиться, – вон, даже солнце светит в окно.
– Не ерничай!
– Да что ты заладил – темница, темница! – я почувствовала, как легкое недоумение от внезапно возникшей беседы, в котором я пребывала, плавно перетекало в раздражение.

И, правда. Чего он пристал с глупостями? Стою, никого не трогаю, делаю вид, что занята. Неужели больше поговорить не о чем? Темы закончились? Или фантазия иссякла?
Я поймала себя на мысли, что внимательно разглядываю сама себя со стороны. А со стороны я выглядела довольно забавно: лоб нахмурился, брови чуть сдвинулись и еле заметно шевелились, отчего взгляд становился сердитым. Я мысленно хихикнула и стерла суровость с лица. Вот еще – давать повод думать, что он задел меня за еще местами живое.

– Ну, так что там с темницей? – поинтересовалась я веселым тоном.
– Ты в ней сидишь, – невозмутимо ответил мой собеседник.
– Угу... И давно? – я хитро прищурилась и повернулась к нему, оставив в покое мелкие вещицы, которые до этого перебирала, пытаясь найти им новые выгодные ракурсы на полке.
– Тебе виднее.
Его невозмутимость действительно начинала меня раздражать. Я сделала быстрый выдох и собрала разрозненные остатки мыслей. Ну, право слово, так было хорошо: солнце светило, под его лучами искрился снег, мороз не сильный – просто картина маслом и на душе легко и спокойно. Было... И тут здравствуйте – кого-то пробило на мудрость и на "давай я научу тебя жить"!

– Неужели у тебя в памяти не осталось ничего хорошего? – снова заговорил он.
– У меня в памяти ничего нет, – я пожала плечами и присела в кресло напротив собеседника, – вернее, в памяти есть – я на нее пока не жалуюсь, но ощущений никаких – тишь и гладь. И мне в этом покое тепло и сухо.
Мы помолчали.
– И причем тут темница? – снова заговорила я, разглядывая мышку из оникса, что случайно прихватила с полки, – Темница – это когда плохо, когда внутри все клокочет и хочется вырваться. А мне и так хорошо, – я опять равнодушно пожала плечами, – Меня ничто и никто не беспокоит. Я могу спокойно спать, когда над головой ничего не ремонтируют, думать самостоятельно, чувствовать свои эмоции, а не чужие, и никто не висит на душой, не давая сосредоточиться ни на чем другом. С меня хватит таких "удовольствий", – я положила мышку на ладонь и вытянула руку, разглядывая, как лучи солнца играют на блестящей поверхности и путаются в прожилках камня.

Мой собеседник молчал. Он явно ждал продолжения. А ждать продолжения мог только тот, кто тебя очень хорошо знает. Но с другой стороны, разве человек, который вроде бы видит тебя насквозь, стал бы задавать такие нелепые вопросы?!
Я посмотрела ему в глаза. М-да... ждет. Вот сидит на моем диване и, невинно хлопая глазками, продолжает ждать.
– Меня вполне устраивает, что я внутренне ни от кого не завишу, – заговорила я, отвечая на терпеливое ожидание, – Меня вполне устраивает, что меня не терзают сомнения и вопросы о моей необходимости и важности для кого-то, что я не дрожу от одной только мысли потерять. Теперь... мне это все недоступно. И... туда этому всему и дорога.
– Это не ты говоришь, – спокойствие сфинкса сквозило не только в его голосе, но и во всем виде.
– Мило, – я усмехнулась, – а что здесь есть еще кто-то?

– Любовь – это важная составляющая жизни, – он встал и подошел к окну, – Любой жизни, какой бы долгой и трудной она не была. Это искра всего живого.
– Да? – пальцы непроизвольно застучали по подлокотнику, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы их остановить, – Срок жизни твоей искры равен максимум нескольким фазам Луны. А дальше она тускнеет, – я развела руками, – потому что на ней начинает оседать космическая пыль. А уж чего там только не приносит! Из космоса. Метелочка и совок для удаления мусора с ценности быстро ломаются – приходится стирать и сушить. Потом снова стирать, и снова сушить. И так до тех пор, пока некогда яркий блеск окончательно не исчезнет. Ну, у кого-то терпение оказывается безграничным... – я хитро прищурилась, – местами. А кому-то новое и яркое дороже застиранно-родного.
– Бывает и так... – он даже не повернулся.
– И если это продолжается много раз, рано или поздно наступает момент, когда человеку больше ничего не надо. Ему надоедает искать уникальное творение, Искру, как ты называешь, которая не боится стирки.
– Но Любовь надо не только зажечь, но растить и беречь.

Я смотрела на спину собеседника и ощущала медленно всплывающее на поверхность желание стукнуть ее. Причем больно. Вместо того, чтобы разводить тут философию, мог бы сам зажечь Искру. Свою. Ну, хоть для кого-нибудь! А этот сыч вот уже который год ходит по миру один, видимо, в поисках счастья. Ни для кого не светит! И даже не отсвечивает.
Сколько же в нем неизрасходованной энергии – пахать, да и не только! С его умом, заботливостью и талантами он может осчастливить если не каждую вторую, то уж каждую третью точно. А на данный момент, который, прямо скажем, затянулся, что-то я не улавливаю запаха "салатиков".

Исчезает на неопределенное время, появляется, как чертик из шкатулки – столь же неожиданно. Ни "извини, что долго не был", ни "я скучал". Приходит и сидит довольный, радуясь, видимо, за меня: он пришел – бубен, танцы-пляски и праздничный колокольный перезвон!
Мой собеседник повернулся. Он спокойно и, мне даже показалось, почти равнодушно приблизился к креслу, где я сидела. Несколько секунд он смотрел на маленькую мышку у меня в руках, затем галантный поклон, светский поцелуй руки и...

– Ну, я, пожалуй, поеду, а то пробки на дорогах, – пробубнила удаляющаяся спина, – а мне еще... – а вот что "еще" потонуло в квартирных поворотах и шуршании куртки.
Я автоматически встала и пошла в коридор. Пара стандартных фраз на прощание: "звони", "непременно", "заезжай еще", "конечно" и аккуратный щелчок закрывающейся тяжелой двери.
Я вернулась в комнату. Что это было? А может быть, мне померещилось, и никакого разговора не было? Этой нелепой попытки узнать, что я думаю и чувствую... А, главное, зачем?!

Маленькая мышка из теплого желто-песочного оникса красовалась на журнальном столике рядом с креслом. На ее тщательно отполированной поверхности играли последние лучи заходящего зимнего солнца, забираясь в прожилки едва прозрачного камня, отчего казалось, что мышка живая, и малейшее движение может ее спугнуть.
Я замерла и, затаив дыхание, наблюдала за игрой света, ожидая, чем все закончится.

Ведь я не хотела, чтобы мышка убежала.

Лучик. (Дракон Рассвета)

Все события и персонажи выдуманы
(хотя и не всегда мной),
любые совпадения случайны
(если можно говорить о случайностях в нашей жизни).

Лучик солнца со всегдашней непосредственной бесцеремонностью запрыгнул в комнату, и стал искать, с кем можно было бы поиграть. Я погладил его, и шепнул: "Гляди, там есть мышка, она..." но он, как всегда, не дослушав, поскакал по комнате, забрался на шкаф и стал перебирать игрушки, стоящие на полках.

– Не вижу никакой темницы вокруг, – она попыталась отшутиться, – Вон, даже солнце светит в окно.
– Не ерничай... – покачал головой я.
(...Ты же прекрасно понимаешь, о чем я... Неужели заглянуть в себя настолько непереносимо, что этого надо избегать любым способом?..)
Она нахмурилась, и взглянула на меня исподлобья.

(Едва мой взгляд обращался внутрь, я оказывался в центре темной пустоши... Это стало уже привычным за последний год...
Черная выжженная дотла пустыня занимала чуть ли не все видимое пространство. Лишь по краям, почти на горизонте, виднелся намек на полоску чего-то желтенького с веселыми зелеными крапинками жизни.
Даже солнце здесь было каким-то безжизненно-серым, распространяющим вокруг холод, тоску и безмерную, всепоглощающую печаль...)

– Да что ты заладил – темница, темница! – в ней начало подниматься раздражение.

(Здесь не могло быть жизни. Здесь было царство смерти – того небытия, которое гасит все – мысли, чувства, превращает существование в вялое созерцание пепла, пыли и тумана.
А память о том, что здесь когда-то была радужно-сверкающая, сияющая цветами, звенящая восторженными песнями жизни и любви, долина, лишь усугубляла эту тоскливую серость, придавая ей смертно-черный оттенок.
...Вяло опуститься в пепел, черпать его горстями, смотреть, как серые струйки протекают между пальцами, не думать, не чувствовать, не быть...)

– Ну, так что там с темницей? – смена тона, показная улыбка...

(Окружающие (не все, плевать на всех!) – те, что еще значимы, к которым привязан жалкими остатками чувств, прошлой жизнью, – не дают, мешают погрузиться полностью в серое, такое спокойное небытие... Но для них нашелся хороший способ – изобрази улыбку, повесь на себя маску – и все, вроде, в порядке... Пепел, пепел, пепел... Он кажется уже теплым и даже... уютным...)

– Неужели у тебя в памяти не осталось ничего хорошего? – и я шагнул из центра черной пустоши на шаг назад – в цветущую и сияющую долину, в обычное состояние.
– У меня в памяти ничего нет, – она пожала плечами и присела в кресло напротив, – Вернее, в памяти есть, я на нее пока не жалуюсь, но ощущений никаких. Тишь и гладь... И мне в этом покое тепло и сухо, – взгляд ее заледенел и сделался каким-то пустым.
(Струйки пепла, серое солнце, унылая выжженная до горизонта равнина... Как же это знакомо...)

Лучик нашел, наконец, ониксовую мышку, и начал с ней заигрывать. Мышка стала подергивать полосками – щекотно же!

– Темница – это когда плохо, когда внутри все клокочет и хочется вырваться. А мне и так хорошо, – она снова пожала плечами, на этот раз скорее передернула, уже чувствуя – там, глубоко внутри, именно чувствуя, но еще не осозновая, что темница – это когда просто темно...

(Я взглянул на черный шрам в своей душе – на пробивающиеся по всему пепелищу ростки – и улыбнулся. Яркое, теплое солнце озаряло все вокруг. Оно никогда и не было серым. Оно таким лишь казалось когда-то. Недолго...
Да, можно, конечно, тоскливо сидеть, зарывшись в пепел. Только стоит ли? Ведь все, в сущности, зависит от точки зрения. Я выбрал солнечную.
Это не трудно. Надо просто однажды сделать шаг назад, и посмотреть на мир из сияющей долины. А потом просто сохранить это ощущение. И тогда...
Тогда весь мир оживает, превращая волшебство в обычную жизнь...)

Прощаясь, я попросил лучик заходящего зимнего солнца не забирать волшебство с собою, и он, перебирая желто-песочные и коричневые полоски, погладил мышку по спинке, по боку, наполнил ее светящейся жизнью.

Спускаясь по лестнице, я знал, что мышка на журнальном столике чуть шевельнулась, и поглядела на хозяйку хитрым глазом...

Маленькая мышка. (Дракон Рассвета)

Совпадение имен почти случайно.

Маленькая ониксовая мышка сидела на подоконнике.

Маленькая ониксовая мышка сидела на подоконнике и смотрела на улицу блестящими глазками.
На улице шло все своим чередом – зима, умирая, рождала весну, которая теплом и солнышком пробуждала природу к новому витку жизни. Почки набухали, готовые взорваться фонтанчиками цветов и листочков. Трава совершенно незаметно оказалась растущей, будто и не замирала на зиму. Вороны, поправив старые гнезда, неподвижно замерли, торча из-за их краев головой и поглядывая на всех суетящихся внизу.

Маленькая ониксовая мышка сидела на подоконнике и вспоминала время, когда она весело играла.
Она могла выскользнуть из вдруг ставших неуклюжими пальцев. Она могла, шевеля полосками, бросать забавные отражения на все вокруг. Она могла, поймав лучик так, что это было совсем незаметно, начать светиться, будто внутри нее зажглось маленькое солнышко. Она могла, двигая полосками, сделать вид, что смирно сидит на месте, а в это время весело носиться вокруг.

Маленькая ониксовая мышка сидела на подоконнике, не двигаясь с того места, куда ее поставили.
Лучик солнца хотел поиграть с ней и пощекотал мышку по спинке. Но мышка сидела все так же неподвижно, словно и не почувствовала ничего. Ни одна полоска на ней не пошевелилась. Только отблески желтых, зеленоватых и коричневых тонов легли на белую поверхность подоконника. Она даже не засветилась изнутри, как в былые времена. Будто это был просто мертвый камень.

Маленькая ониксовая мышка сидела на подоконнике.

Чертик. (Smoky)

Все события и персонажи снова выдуманы,
любые совпадения так же случайны.

– Ну, и куда она делась? – вздохнула я, поставив руки в боки. – Вчера она точно стояла на полке!
Я еще раз окинула комнату взглядом – нет. Под диваном смотрела, хотя, что ей там делать; на столах – нет; на полках – отсутствует; на кухне – не встречалась.
– Я не тормоз... а медленный газ, – пробубнила я себе под нос, ощущая легкие приступы сумасшествия, провоцирующие раздражение. – Чертик-чертик, поиграй, а потом опять отдай! – проговорила я верное заклинание, которое всегда срабатывало, и вещь, обычно, тут же появлялась перед носом, делая вид, что всегда там лежала.
Но на этот раз чертик оказался не приклонен. Мышка не появилась.

Но кому, спрашивается, она могла понадобиться? То есть кому, понятно – чертику, а вот зачем? Мышка, конечно, была симпатичная. Маленькая, округлая, с чудными торчащими ушками, забавной мордочкой и большими глазками – точь в точь, как в мультфильме про маленького мышонка, которого дети пригрели зимой, кормили его, играли ему на дудочке, а потом, по весне, выпустили в поле.
Тот, кто изготовил мою мышку, был большим мастером, и если ее пошевелить, то полоски внутри камня начинали двигаться под лучами света, словно она действительно живая. А еще моя мышка сидела, обернувшись хвостиком. Вот только где она сейчас сидела?

В дверь позвонили. Ворча себе под нос тихие возмущения, типа, "кому неймется?", "что еще надо?" и "кого там принесло?", я пошла в коридор и, не глядя в глазок, решительно открыла дверь. А чего бояться? Если кто с плохими намерениями увидит сейчас мое лицо – позабудет, зачем пришел, а с хорошими... ну, значит, не повезло!
Он стоял на пороге, как ни в чем не бывало, с тортом в руках.
– Привет! – он улыбнулся и придвинулся к порогу так, что мне пришлось отступить назад. – Вот, проезжал мимо, решил заглянуть. На чай.
– А позвонить?
Но моя реприза осталась без ответа.

Он вручил мне торт, продолжая улыбаться, скинул куртку; забрал торт у меня из рук и, все так же невинно улыбаясь, прямиком направился в кухню. "Нахал!" – я сверлила взглядом удаляющуюся спину.
– А позвонить никак? – решила я добиться ответа.
– Зачем? Разве ты мне не рада? – ответил он, гремя чашками, как у себя дома.
"Ничего себе, заявления! – я даже опешила. – Хозяйничает тут... Хам!!! – я сердито опустилась на угловой диванчик и тут же поймала себя на мысли, что хитро улыбаюсь. Улыбку пришлось спрятать. – Хам и есть."

– Тебе с бантиком или с розочкой? – он повернулся, указывая на куски очень аппетитного торта.
– У меня мышка пропала, – ни с того, ни с сего пожаловалась я.
– Какая мышка? – не понял он.
– Ониксовая.
– Ах, эта... – больше меня не спрашивая, он уложил самый симпатичный кусок торта на тарелку и понес к столу.
– Да, не могу найти... – я поковыряла ложкой кремовое творение розового цвета.
– Найдется, – он поставил две чашки с чаем на стол и сел рядом.

Пока мы пили чай, я узнала много нового и чрезвычайно полезного о погоде на улице, о дорогах с пробками, о вчерашнем сейшине на работе и об обещанной на сегодня ранней грозе. Съев половину куска, я поняла, что в меня больше не влезет ни ложки, и отодвинула тарелку.
– Тебе не нравится? – спросил он, аккуратно отламывая свой кусочек.
– Нравится, но я больше не могу. Очень сладко.
– Так и должно быть. Это же торт! – он усмехнулся.
"Какая неожиданность! – я мысленно состроила мордочку, – А то я не знаю!"

– А куда пропала твоя мышка? – вдруг сменил он тему.
– Если бы знала – не искала, – я пожала плечами.
– А у чертика спрашивала? – он положил кусочек торта в рот и усмехнулся, зная мою привычку заговаривать пропажи.
"Сам ты... чертик! – подумала я, едва сдерживаясь, чтобы не стукнуть его по очень умному лбу ложкой, пусть и чайной, – Чертик из табакерки!"
– Спрашивала, – ответила я вслух, с вызовом глядя на него.
– И не отдал?
– Не отдал!

Мы помолчали, отхлебывая вкусный чай. Когда его тарелка была опустошена, он удовлетворенно отодвинулся от стола.
– Что ж, пошли искать твою мышку.
Я молча подняла брови и посмотрела ему в глаза.
– Кто найдет – тому приз! – улыбнулся он и направился в комнату.
"Ну, чертовски красивые глаза... – я покачала головой, – И что мы еще придумали? Мерзавец. Да! Злодей. Да! Хам! И еще нахал. Да!" – и очень довольная собой, я поднялась из-за стола и направилась в комнату следом.

– Где она стояла? – начался процесс по делу.
– Как обычно – на полке, – я ткнула рукой в нужном направлении.
– Тааак... поищем...
"Ищи!" – я пожала плечами и опустилась в удобное мягкое кресло.
Полчаса он бродил по комнате, делая вид, что ищет – заглядывал, просматривал, прощупывал, поднимал покрывало, изучал ящики, двигал меня с креслом... Мышка не нашлась.
– Ну, не знаю, куда ты ее задевала, – он, наконец, сдался и присел на диван.
– Еще вчера она была на месте, – честно призналась я.
– А сегодня пришел чертик и спрятал ее? – он опять ехидно усмехнулся.
Я потянулась к тапку, чтобы кинуть им в сторону сидящего на диване. Но тот быстро ретировался в прихожую, бормоча что-то про "уже пора".

– А что за приз? – решила уточнить я на прощание.
– Какой приз? – он поднял брови.
– Обещанный! За найденную мышку, – я хитро прищурилась и встала между ним и дверью.
Оценив мой маневр, он невинно улыбнулся:
– Но ее же никто не нашел!
– А если бы?..
– Это уже из области вероятности, – он взял меня за плечи и мягко, но решительно отодвинул в сторону, – А мы мыслим конкретными фактами, – его улыбка стала ехидной.
Я опять потянулась к тапку, но тяжелая дверь быстро захлопнулась у меня перед носом.
– Кушай торт! – донесся из-за нее удаляющийся голос, – Он вкусный!
"Иди, иди... чертик из табакерки!.. Рррррр" – я защелкнула замок одной рукой, а другой вернула тапок на ногу.

Закрыв торт, который все это время стоял на кухне и мечтал отправиться в холодильник, я вернулась в комнату. Но не успела сесть в кресло, как за окном сверкнуло и практически тут же раздались приглушенные раскаты грома.
"Вот и обещанная гроза..." – я улыбнулась, подошла к окну и отодвинула занавеску.

Маленькая ониксовая мышка сидела на подоконнике, как ни в чем не бывало, и тоже смотрела на приближающуюся грозу. За окном сильно потемнело от свинцовых туч, которые быстро накрывали город. Яркие молнии рисовали причудливые узоры на небе, а гром оглушал своей мощью.
Но маленькая ониксовая мышка сидела на подоконнике и ничего не боялась. Ни молний, что рассыпались искрами по ее поверхности; ни грома, который сотрясал подоконник и вибрировал в ее каменном тельце; ни стены ливня, бегущего по стеклам и затекающего в приоткрытую форточку.
Мышка тихо сидела на подоконнике и смотрела со мной на грозу.

Гроза. (Дракон Рассвета)

Герои становятся все реальнее,
однако авторство не совсем мое.
Вернее, совсем почти не мое.

Была в ней некая странность. Какой-то магнетизм.
После того, как мы познакомились, она все время заставляла возвращаться к ней. Вольно или невольно я то и дело оказывался рядом. Мы разговаривали, иногда что-то вспоминали... Но чаще – просто смотрели на мир вокруг. Рядышком.
И неважно было, что она – где-то далеко, а я – тут. Между нами установилась связь, для которой никакое расстояние не было помехой.
Вот и теперь. Я почувствовал, что ей скучно.

– Что случилось? – спросил я.
– Ничего. Поэтому и скучно, – ответила она.
– Я могу что-то сделать для тебя?
– Конечно, – ответила она, – Ты всегда можешь что-нибудь сделать.
– А чего ты хочешь? – поинтересовался я – так, для проформы, потому что я уже знал, что можно сделать.
– Что-нибудь интересное... – сказала она, – Ты всегда что-нибудь придумаешь...
– Я сделаю тебе грозу. С молниями. Чтобы они сверкали и щекотали твои полосочки...
– Здорово! – засмеялась ониксовая мышка, – Это даже веселее, чем солнечный лучик.

– Скажи, а почему тебе было одиноко?
Мышка надулась, чуть помолчала, но потом неохотно ответила:
– Меня забыли. Со мной совсем перестали играть.
– Ага, и ты решила обидиться, да?
– А что, разве я не имею права? – сердито спросила мышка.
– Конечно, имеешь, – улыбнулся я, – Только зачем?
– Что значит – зачем? – удивилась мышка, – Если тебя обижают, надо обижаться. Все так делают.
– Ну, во-первых, не все. А во-вторых, вовсе даже и не надо.
– Нет, надо! – упрямо возразила мышка.
– Нет, милая, не надо, – настаивал я, – Вот, погляди сама, что из этого вышло?
– А что вышло?

– Да, вот то и вышло, что ты обиделась, спряталась, а теперь и тебе плохо, и ей...
– Она меня забыла... – грустно прошептала мышка.
– Ну и что? Человек был занят разными делами, некогда было... По-моему, это совсем не повод для обиды. А теперь она, наверное, беспокоится из-за того, что ты пропала. Она же тебя любит.
– Ну, да, любит... – уже оттаивая, но, еще делая сердитый вид, проворчала мышка.
– Конечно, любит! – убеждал я мышку, – Вот, что она сейчас делает?
– Ну, меня ищет...
– Вот, видишь! – обрадовался я, – Значит, ты ей нужна! Давай, вылезай, хватит дуться.
– Нет! – продолжала капризничать мышка, – Ты приезжай и найди меня.
– Ладно, – согласился я, чувствуя, что по-другому дело не решить, – Жди, скоро приеду.

Прихватив для приличия торт (так трудно стало найти настоящий – чтоб сладкий был и жирный, и сочный, как раньше – все больше безвкусно-диетические), я поднялся к знакомой двери. Позвонил. Открыла. Сердитая. Конечно – мышка-то пропала... Быстренько сварганил чай, благо знал, где что лежит.
За чаем напустил маленько колдовства – я не хотел находить мышку. Они должны были сами друг дружку найти. И помириться сами. Поэтому пришлось завести разговор про погоду – я ж грозу-то навел, вот и повод для примирения. Потом для виду пошарил по комнате в якобы поисках мышки, не нашел, конечно, и быстренько смылся.

– Ты хитрый обманщик! – голос у мышки был задорно-веселый, – Ты меня не нашел! Я по-прежнему сижу на подоконнике.
– Да, я такой... – легко согласился я, улыбаясь и зная, что она уже протянула руку, сдвигая занавеску, чтобы посмотреть на первую весеннюю грозу, – Гляди, гроза начинается...

Темный угол. (Smoky)

Все события выдуманы
(если не сказать, надуманы),
любые совпадения случайны
(если забыть, что герои живут
своей самостоятельной жизнью).

Солнце плавно выползало из-за уходящих грозовых туч, и, наконец, появившись во всем блеске, взорвало мир буйством красок. Воздух наполнил легкие сыростью и озоном, и от этого на душе стало легко и умиротворенно.

Я вертела маленькую мышку в руках, сидя в уютном кресле, подставляла ее под лучи солнца, смотрела на игривые полоски, которые плавно перебегали по округлой спинке.
"Забавная вещица, – думала я, – простая, но удивительным образом притягивает внимание..."
– Интересно, а зачем он делал вид, что ищет тебя? Никак у вас с ним заговор? – мысли вдруг переключились, и я обратилась к мышке вслух.
Но мышка не ответила. Она молча сидела на ладони, обернувшись хвостиком, и грелась в лучах солнца, заряжаясь от него теплом, светом и... чем-то еще. Но чем, она явно не желала сообщать своей хозяйке. И даже сделать намек.

– Хм-м... – я поднесла руку поближе к лицу и прищурилась, – Складывается такое впечатление... – начала я вкрадчиво, – что он приходит к тебе, а не ко мне! Может, тебя ему просто подарить? И все. Он будет доволен, ты будешь довольна. И чертик перестанет появляться столь неожиданно, – я подозрительно сверлила мышку взглядом, но та продолжала молчать, словно и не с ней разговаривали.

– Бред какой-то, – я резко поставила поделку на стол, – докатилась – разговариваю с каменной мышкой! Ерунда полная. Называется – шизофрения, – и, поднявшись, я вышла на кухню.
Но смутные Подозрения пошли вместе со мной. Вместе со мной они сели на кухне, окружив плотным кольцом; вместе со мной покурили-подумали; вместе доели остатки куска через чур сладкого торта; опять покурили, поглазели в окно и вместе поплелись в комнату.

Мышка продолжала стоять на столе – туда же падало солнце, потому ей было хорошо и комфортно. Но хозяйка, почему-то нахмурившись, перенесла ее на полку, которую лучи уже не достигали.
– Вот тут и сиди! – сказала я и отбросила в дальний темный угол Подозрения, которые желали все делать вместе со мной. Но я не желала. К чему задаваться вопросом, кто ему больше нужен – ты или маленькая поделка, если...

Если так же было много и о них совершенно не хотелось думать. Поэтому и они отправились стоять в тот же темный угол. Открыв пошире форточку, я взяла распечатку новой книги и удобно устроилась на диване.
А маленькая мышка с высоты своей полки видела все: и свою хозяйку, увлеченную чтением; и часть залитой солнцем улицы; и бурную жизнь в темном углу, где сошлись Подозрения и Если, выясняя, кто весомее и чья возьмет на этот раз.

© Smoky & Дракон Рассвета (Вилай)

Дамы и Господа! Ваши новые шедевры для Магии Пера можно создавать в Уголке Каминного Зала "Магия Пера".


Великим Начинаниям – Удача и Великие Свершения!
Долгим Походам и Странствиям – Счастливый Исход!
Уставшим Путникам – Яркий Свет и Добрый Огонь!