Тьма.

Самое страшное в одиночестве – это отсутствие возможности поделиться с кем-либо даже страхом одиночества. Своих не осталось. Осталась задача выжить и донести информацию, ради которой я жив. Вылезая из укрытия, я оглянулся. Они были рядом. Ветер донес хорошую новость – запах их табака. Значит, за мной идут любители. Плохо, что их много. Я поправил оружие, подпрыгнул, проверил, чтобы ничего не бренчало, и побежал дальше.

Через три часа я остановился и упал на землю. Шесть проклятых суток без еды, сутки без воды. Сил осталось еще на три-четыре часа. Надо было что-то поесть. Вокруг лишь сгоревший дотла лес, а под ногами пепел. И тогда, не осознавая себя и действуя, как попавший в капкан зверь, я пустил себе кровь в кружку и, перемешав ее с золой, стал жадно набивать желудок руками черно-бурой жижей. Сознание где-то далеко предупреждало, что я еще больше ослабею, но я был неразумен. Я понимал, либо три часа передвижения, либо жестокая смерть через час. Через десять минут рассудок вернулся. Я почувствовал небольшую сытость и слабость. Оставался один шанс быстрее унести ноги.

Мне все время казалось, что кто-то следит за мной. Это ложное чувство, знакомое опытным разведчика, ни что иное, как приступ липкого страха. Он накрывает разум и лишает тебя воли. Но в этот раз он не на того напал. Вон, впереди развалины деревни. Туда пока есть шанс оторваться.
Дом был разрушен недавно, первый этаж сохранился частично. Лаз в подвал я заметил случайно. Спустившись в него, я успел захлопнуть крышку, и через две минуты наверху что-то затряслось и обвалилось. Через полчаса с весельем охотников прошли мимо преследователи. Но я уже был похоронен в этом просторном гробу и недоступен для них. Мои глаза закрылись...

Часы не работали. Я не знал, сколько проспал. Пошарив в темноте, я достал светлячок. Моя могила имела, видимо, когда-то приличный вид добротного подземного погреба. К счастью труба, уходящая вверх и служившей вентиляцией, обнаружилась быстро и была в порядке. Деревянные полки были уставлены консервами. Я с отупением смотрел на них минут десять. Потом вскрыл пару банок и, поев, опять заснул.
Когда это случилось в первый раз, я матерился. Ощущения будто тебя приковали к электрическому стулу. Боль осколками по телу отходила медленно. Я орал, а в ответ – тонкий, пищащий еле слышимый смешок. Приняв облик крысы, оно грызло онемевшие ноги. И тогда я достал нож и с размаху ударил. Кровь каплями осела на лице.

Потом оно впервые заговорило со мной:
– Тебе все равно умереть.
– Это еще посмотрим.
– Смешно смотреть на гордецов и идиотов.
Я отвернулся. Сказать было нечего. Я сжал в руке нож крепче и спросил:
– Не подойдешь ближе, чтобы я достал до тебя своим аргументом.
– Зачем? Я подожду. Тебе не темно? Сейчас исправим.

Яркая вспышка ослепила и вызвала новый приступ боли. Когда я очнулся, погреб было не узнать. Белые чистые стены и потолок, и лишь струйка моей крови, текшая из ноги, петляя, оскверняла такой же белый пол. Посредине помещения стоял стул. На стуле сидел человек по кличке Трюм. Моя душа похолодела. Пять часов назад я его лично убил.
– Что смотришь,– спросил он, ухмыляясь, – ты какого черта сюда пришел? Кто тебя здесь в гости звал.
– Ты, падаль, людей мучил, к таким я без спроса хожу.
– Мучил, – мечтательно задумался он, – а это мысль.
Он достал из голенища нож.
– Обычно я срезаю вначале кожу, потом, если остаются живыми, я их лечу и снова срезаю кожу.
– Таких надо в ад отравлять эшелонами.
– А мы где? – он засмеялся, приближаясь ко мне.

Когда он начал, я потерял сознание. Очнулся я минут через двадцать, потеряв чувствительность рук. Сухожилия свисали. На полу валялись куски кожи. Большие кусочки бывших ног, сложенные в имя "Трюм", с запекшей кровью лежали на видном месте.
Посреди комнаты стояла кровать. На ней лежала привязанной жена. Три охотника, ухмыляясь, приближались к ней и кричали, что поймали дичь. Я не отвернулся, я смотрел и кричал, плевался, угрожал, рычал. Но это их не останавливало. Сознание вновь померкло.

Комната, кажется, была пустой. Помутневшим взглядом отчетливо увидеть я не мог. Но чувствовал это. Оно появилось вскоре.
– Ой, мы плохо видим. Ну, сейчас поправим, – сказал кто-то грустно и приложил руки к глазам.
Передо мной стоял старичок, перепачканный моей кровью. Он был очень похож на классический тип академика. Я сплюнул кровью и прокричал:
– Падла очкастая. Ну, давай. Что ты там еще придумал?

– Ничего. Видишь ли, самое жуткое в тебе созреет само. То, что будет убивать тебя медленно. Оно сожрет твою душу и станет чернить мысли. Время – страшное убийство... Давай поговорим?
– Я не могу тебя достать парализованным без рук и ног. Давай, вылечи меня, сотвори чудо тогда поговорим... Будет тебе разговор, долгий и болезненный...
– Ну, вот про это я и говорю. Видишь ли, у тебя неверное представление обо мне. Я не враг.
– Угу. Сейчас заплачу и попрошусь домой. Обниму тебя по крепче и чаю налью.
– Вот не пойму, почему у тебя столько ехидства перед смертью. Видишь ли, я твой ангел-хранитель.

– Что?
– Именно так. Ты ожидал, что я с крыльями и буду носиться и плакать вокруг тебя? Нет дорогой, хранитель означает хранитель всех твоих деяний в жизни. Если хочешь я твой летописец и не более.
– Я тебе скажу, скотина. Не учили нас, что ангелы мучают своих подопечных.
– А это и не я.
– А кто? Только не говори, что я сам – это банально.
– И не ты.
– Тогда кто?
– Он.

В комнате появилась крыса. Хихикнула и превратилась в мою копию.
– Здрасте. Давно за тобой смотрю.
Ангел поежился и прервал его:
– По соглашению сейчас мое время. Сгинь.
– Ой-ой. Прям таки шекспировская сцена. У вас тридцать секунд.
Моя копия растворилась.

– Кто это?
– А ты как думаешь? Если есть личный ангел, то сам понимаешь...
– Ну и что этот цирк значит?
– Я жду. Видишь ли ты у меня не первый. Надеюсь, когда я дождусь, ты сам все поймешь. Я должен попытаться. Все равно скоро и мне уходить.
– Не верю я тебе ...

Комната задрожала. Кровь стала наполнять ее. Она дошла до подбородка. И, казалось, солоноватый запах проникал прямо в мозг.
– Ну, отлично. Что не веришь старикам, – сказала моя копия. – Сейчас мы с тобой поразвлечемся. О, кстати, твои друзья.
Мимо меня проплыла голова моего сослуживца, убитого сегодня.
– Должен сказать, что ты еще тот убийца. Я восхищен. Особенно вот этими способами...

В комнате появилась моя мать. Моя копия стала показывать специальные приемы бесшумного убийства, постоянно оборачиваясь и смотря на меня.
– Помнишь, месяц назад ты, кажется, вот так убрал часового. А мог бы так или вот так.
Я захлебывался кровью. Выкручивал шею и голову, словно мог ее одним движением отбросить ее врага. От бессилия я заплакал. Гнев гнал слезы. И тогда я всеми силами выдохнул слова.
– Господи, помоги! Дай сил убить эту тварь!
Но копия продолжала снова и снова.

Когда я очнулся вновь. Усталый ангел сказал.
– Он не может.
– Что не может? – просипел я.
– Убить не может. Видишь ли, спасти, покарать за прегрешения – это, пожалуйста. И есть соглашение по давнему спору. Он слово дал. Потому убить твою тень нет возможности. Это часть тебя. Тут могут и на жульничестве подловить.
– Ты... – я проматерился, – что говоришь. Что это я значит? Я убиваю, режу и калечу родных и себя? Ты...

– Тьма выбирает самые больные образы. Оно, как бы сказать, получает удовольствие от наивысшего факта страданий. Шаблонно, но всегда действенно. Но кто ей открыл дверь?
– Так какого тебе надо от меня?
– Я жду.
– Чего?
– Вести.
Я замолчал. Шизофрения перед смертью. Ангел понуро смотрел на меня.

– Давай поговорим.
– О чем?
– Ну, например, что ты думаешь о свободе выбора, о свете?
– Да пошел ты!
– Тогда молча будем ждать. Жаль, что не поговорили. Ангелам тоже нужна исповедь.
Я закрыл глаза. Смерть была уже близко. Было жалко и страшно умирать. Нелепо как-то умереть беспомощным, с шизофренией в грязном заваленном подвале. Сколько ребят погибнет еще, когда командиры пошлют их на смерть, так и не получив информации, добытой нами. Лишь бы мать выдержала. В прошлый раз я как-то нелепо прощался. Отец седой совсем. Жена...

Неожиданно я услышал шум. Ангел сцепился с моей копией. Они упорно бились с друг другом. Сначала моя копия уверенно приближалась к победе в схватке. Я уныло подумал: "Ну вот, еще и ангел-хранитель, кажись, скоро накроется. Непруха". Но ангел, тихо отступая к углу комнаты, улыбался. Моя копия с остервенением наступала и крушила его ударами из арсенала разведчиков. Когда ангел достиг стены, он прислонился к ней и зажмурился. Моя копия вытащила нож и ударила. Яркий свет прокатился волной и обдал жаром. Ангел упал. Моя копия съежилась, превратилась в гиену и жалобно запищала. Но шкура уже горела, и вскоре наступили конвульсии. Моя копия умерла.
Я смотрел на избитого обезображенного ангела. Он лежал, как скомканная тряпка, в углу.

Через некоторое время появились какие-то существа. Они кружились вокруг ангела, толкали его и присматривались. Потом одно из них сказало:
– А ведь знал, на что шел, когда просил разрешенье на дуэль.
– Да, второй случай ангелосумасшествия уже за две тысячи лет, – ответило второе.
– Ну, его забираем. Надо поскорее, вон уже глас слышен.
Я не мог говорить. Но что-то внутри души щелкнуло и с надрывным стоном разлилось эхом. Я знал – мне уже не надо слышать, кричать. Достаточно было сделать только одно. И я не стал тянуть.

"Я убивал людей. Много и жестоко. По приказу, но без жалости в душе. Я калечил тысячу судеб. Шел напролом и верил лишь только в себя. Я не думал о тебе ни в радости, ни в горе. Я проклинал тебя. Прости врагов моих. Прости меня. И спаси ангела. И, кстати, прости за краткость. Извини, святой символ делать уже нечем. Умираю".
Но в ответ тишина. Просто кто-то заплакал и тихо шепнул...
– Ангел спас тебя. Но лучше бы ты умер сразу. Я скорблю по тебе...

***

– Как он? – спросил командир волшебницу.
– Жить будет. Отравился и крови много потерял. Но что с этими гномами сделается? Только никак не пойму, как он с "заклятием самоубийцы" справился. Да еще неделю держался!
– А день сегодня какой?
– Пятница, тринадцатое.
– Тогда ясно, день рождение у него сегодня, вот и тянул. Он такой. Пьянку не пропустит. Эй, Грегор, скачи к эльфам, скажи, что разведчики сообщили: засада троллей в ущелье, пусть не лезут. Да, скажи Тору: с него бутылка, Лекс один справился и вернулся. Кстати, прихвати его к эльфам, они его подлечат.

Лунной ночью на холме черный маг, ухмыляясь, смотрел, как сытая откормленная чернота выбирается из подвала. Он поманил рукой искореженное безголовое тело прислужника Трюма. Тело пригнулось. Маг забрался на него и стал смотреть вниз. Он смеялся в сторону лагеря. Тьма не отступила, она только что родилась. Как же приятно, когда ты опытней противника. Никогда не открывайте незнакомую шкатулку, особенно с красивой наживкой.
В лагере утром никто не проснулся... никогда.

© Ветер Сергеевич Слободин (veter). Sep 26 2009

Рецензии к "Тьме"

Dalahan : Ничего так рассказик – страшненький. Десять не ставлю... почему? Тут по случаю прочитал, что подобные сочинения больше соответствуют стилю "трэш" (это кода Ромэо перед тем, как отравить Джульеттnу, перерезает горло всем ее родственникам и домашним животным – мысль не моя, заимствована). Трэш тоже есть частный случай жанра "ужасы". Но достаточно специфический. Скорее, это есть ужас, доведенный до фарса, кода мы ужас уже не воспринимаем, как ужас, а как само собой разумеющееся.
Edinet : Держит в напряжении и непонятности сюжета, но постепенно понимаешь тонкость идеи, короче, грешные явно не в восторге от напоминания о грехах, а нам, ангелам, нравится...
Тень Цитадели : Оценка за попытку сделать "страшно". Первые две работы даже не "попытались" на мой взгляд. Очень жаль все же, что я не успел проголосовать первым. Теперь, когда такие уважаемые "люди" высказались столько резко (господина Критика в расчет в данном случае не принимаю, он – известный либерал) жестко реагировать смысла нет.
Мало того, мне кажется, что данное произведение писалось в чистейшей импровизации, когда автор и понятия не имеет, о чем будет следующее предложение (да простит меня автор, если это не так). Да, попытка посеять страх и напряжение нарезанной пластами плотью не удалась, и попытка прицепить сюда небесно-подземных сущностей в галлюциногенном пару тоже. И завершила все магия. Я думаю, да простит меня автор, переборщено сильно. Надо было чем-то пожертвовать либо пластами, либо мистикой. Получилось бы страшнее.
Strannik : "Смешались в кучу, кони, люди..." :(
Ellery : Не столь страшно, сколь противно.
Дракон Рассвета : Не понравилась война (она мне всегда не нравится). Остальное – неплохо.
Лотадан : Лично я предпочитаю более тонкие грани ужаса, хотя и этот жанр имеет место быть, однако в работе чувствуется некая недоделанность. И еще – я не слышал, чтобы гномы верили в ангелов.
Veter : Не выдержаны условия. Кроме того, штамповано как-то, в том числе и смысл...
Smoky : Мнение судьи : Нет, я, конечно, просила с элементами ужаса, но не до такой же степени! Это кошмар! Шок! Полный ступор! Ты тут, понимаете ли, удобно устроился, чтобы прочитать интересную, приятную, слегка щекочущую нервы вещицу, а взамен читаешь такое!.. И еще куда бы ни шло, если бы все это "буйство фантазии" было завязано на несуществующие персонажи, обрисованные СРАЗУ – чертиков, демонов (господин Дракон, спорить не будем), супер-тараканчиков, мега-амеб, чужих и т.д. – эдаких асоциальных и даже не аморальных, а БЕЗморальных зверюг – как и положено в "хорроре" (Дракон, спорить не будем, я рассказываю об обычных персонажах фильмиков – сами знаете, кто там обычно бывает)! Так нет, сюда врисовали дорогих герою персонажей – жену (и все, что далее), и это переводит происходящее в совершенно другую плоскость восприятия! А заключительные фэнтезийные образы героев (ну, надо же! это все-таки не люди, хотя кому от этого легче?!) не спасают картину, не смягчают и не успокаивают читателя! То есть абсолютно! Ужас, настоящий человеческий ужас без шуток и киношных форматов сидит внутри еще очень долго после прочтения. Слов нет... Но к ужасу стороннего читателя у меня приплюсовывается и еще один – я понимаю, откуда растут ноги у этих жуткостей, и от этого мне становится еще страшнее... И больнее, господин Ветер. Вот прошло уже несколько месяцев, как я все-таки изволила написать рецензию на работу, а шок при одном только воспоминании о "Тьме" всплывает обратно! И, боюсь, он никуда не денется.

На крыльях ветра.
На основе миниатюр Дуэли Пера N25

Былина Саныча.

Было это недавно. Когда точно никто не скажет, так как дед Фомич все протоколы на самокрутки пустил. Уж сильно хороши бумаги были. Особливо те, которые с печатями. Они такой крепости куреву давали, что даже Председатель стал торговать печатями. Поставит на газетах печати, и поллитру за лист дерет. Но его печати против городских нейте. Те, вон, с орлом, были и буквами в три ряда всякими, а у Председателя только корова двухголовая, да "Колхоз "МУ".
А деревня у нас знатная. Деды говаривают был тут проездом сам царь Николай. В окно выглянул, сказал: "Эх!" и мимо уехал. Да с той поры все на селе, как им хорошо становится, по-царски эхают.

Случилась у нас беда. Председатель пришел, ревет, печать бесплатно ставит. Чует, курва, что побить могут.
"Все, – говорит он, – мужики, топлива не будет. Пахать не на чем. И электричество, что на час перед новостями давали, тоже не будет". Особливо всех электричество расстроило.
Все сразу с вопросами и немедля побежали за поллитрой. Как же, горе пришло – грех не выпить. При такой беде даже бабы не осудят.
– Слыхал я, – начал Фомич, – кризис пришел на всея Русь. Деньги плохие в раз сделались, у Путина-батюшки лицо было такое, что жди, чего еще произойдет. Новые деньги нужно пустить. Надежнее. Я вот думаю, мужики, у меня махорка знатная, давайте ее возьмем и вместо денег пустим.
Фомич окинул всех взглядом и довольный сел на лавку. Все выпили.

– У нас, Фомич, и печать моя идет хорошо. Только денег у нас и так отродясь не было. А самогон, что Кузьмич гонит, по всей деревне лучше всякого товара встанет, и в соседней деревне берут, – возразил Председатель. – Ну, а сказ не о том, как жить-то будем?
– Слыхал я, городские ближе к природе стремятся. А у нас природы... – начал было агроном.
Все заэхали и выпили.
– Пахать не на чем! Коней продали, сами не в силе. Эх, погибнет Родина! – прослезился Председатель.
Все заохали и выпили не чокаясь.
– Слушайте. А давайте к Куприяну сходим, он мужик грамотный, в городе учился.
– И то правда, чего теперь ужо терять. Он хоть на голову болезный, в прошлый раз еле выжили от его причуд, но теперя-то похуже жить будет.

Пришли они, значит, к Куприяну. Поставили три литра на порог и кричат в сторонке:
– Куприян, выходи, разговор есть сурьезный.
Куприян вышел, увидел три литра, понял, что случилось лихое, посмотрел на мужиков и величаво говорит:
– Слушаю я вас, глас народный.
Мужики ему все и рассказали. Долгий спор был. Три раза к Кузьмичу за самогоном ходили. Председатель у бабы Люси бочку солений разных изъял на нужды колхоза.
– Дело все в альтернативе, мужики. Нет ее. Вот и беды от того. Вон японцы альтернативу давно придумали – топливо из травы делают, – начал Куприян.

Тут Фомич опасливо нахмурился. А Председатель, шельма, поддакивает умным видом. Знает Председатель, что печать усиливает траву, и на всю деревню печать одна.
– Ну, или вон самогоном заправляйте, – предложил Куприян.
Все, аж, отпрянули. Смотрят на Куприяна зло и молчат. Хорошо, что бабы не слышали. А Куприян сообразил, что глупость сказал и продолжает:
– Ну, хорошо, тогда ветер будем использовать.
На этом и порешили. Руководство доверили Председателю, Куприян и Фомич ответ держали за придумки. А Кузьмич – за продукты и выпивку.
Деревня, должен я вам сказать, у нас на холме стоит. Ветры бывают такие... Бывало, оставишь немного початую бутылку, отвернешься от ветра, повернешься, а бутыль-то сдуло...

Вот и началась у нас в деревне потеха.
Куприян поставил у сельсовета столбы. На них из тракторов сооруженные всяческие чудные вещи и винты здоровые такие. Дед Петрович как это увидал, так и сказал, что раз мельницы восстанавливают, значит, батюшка царь вернулся, и побег свои ордена да саблю доставать. А Куприян только усмехается и провода куда-то цепляет.
Вечером же случилось диво: свет во всей деревне горел всю ночь. Из соседней деревни приходили, думали, что Чубайс приехал. А как узнали, в чем дело, в слезы кинулись, Куприяна напоить и выкрасть хотели. Председатель деда Петровича с саблей к Куприяну приставил.
Когда все встали, наступило утро. Смотрят мужики, а электричество есть, и Куприян не спит – довольный такой. Выходит из сарая Фомич – важный, махоркой всех угощает. Куприян объясняет:
– Вот придумали китайцы воздушных змеев...

Народ зароптал – не знает умных слов-то. Да и трезвые все.
– Ладно, вот Фомич подымится вверх на крыле – воздушном змее. Там ветра поболее будет. Мы ему там аппарат особый прикрепим. Пускай курит и деревне помогает.
Фомич от гордости грудь колесом сделал.
– Мы вчера с Председателем выкупили всю технику у соседей. Переделаем. Будут они от электричества пахать.
Вот как за такое не выпить?! Вся деревня смотрела, как Куприян трактора переделывал, а потом с песнями Фомича в небо запускали. А он еще, зараза такая, взлетает и поет: "Под крылом у деревни о чем-то поет веселый ветер тайги". Это он, видать, свою махорку "Летная" рекламировал.
После этого чудеса у нас и пошли.

Кузьмич самогонку гнал не останавливаясь. Поставил прожектор, крутящийся на крыше, чтобы из соседних деревень, когда к нему ехали, не заплутали. Фомич махорку свою прямо с воздуха соседям доставлял. С утра запишешься – что и сколько, вечером с неба прямо в огород упадет. Никуда ходить не надо. Благодать.
Председатель всем соседям стал куприяновы аппараты продавать. Придет кто, он ему печать ставит и к Куприяну отправляет.
Один Куприян не весел был. Все ходил с ключом – то там подкрутит, то тут что сделает. Выпить некогда, будешь тут весел.
И долго бы счастье было бы, но дед Петрович все испортил. Надел он форму, в которой при царе служил, и в город, значит, доложить и на верность присягнуть. Кризис ведь за год прошел ужо. Ну, а там не глупые сидят, просто в кризис не до нас, видать, было. Разобрались они с Петровичем и к нам приехали.

Как увидали они, что у нас бабы и те на высоте белье сушат, а мужики от безделья бутыли во двор выставляют и дармовым электричеством ночью подсвечивают, дескать, красуются, кто больше выпил самогона. Вот они тут-то и разозлились. Дескать, не с теми печатями мы соседям все продавали.
Разобрали они и изъяли все. Протоколов понаписали и давай виновного искать. Ну, конечно, все сказали, что Куприяна это работа. Но что с болезного со справкой возьмешь. К нам даже ученый из столицы приехал. Посмотрел он оборудование разобранное и сказал, что не могет оно работать, им ведь вон какие деньги дают (Кузьмич бы сума сошел столько самогона гнать), и то не получается.
Поругали тогда Председателя. Пообещали ему обыкновенное электричество и топливо и уехали.

Вот с тех пор у нас на деревне тишина, трактора стоят, и вечером весь люд новости боится пропустить. Все ждем, вдруг какой кризис опять случиться, может, опять при нем нормально поживем хотя бы год.

© Ветер Сергеевич Слободин (Veter) Jun 28 2010

На крыльях ветра.

Посвящаю нашим дедам, дарившим счастье пригоршнями...

"Облака, накрытые синью, скользящим бризом разгоняет ветер. И нахмурившись, заигрывая светом, Солнце смущенно начинает краснеть перед Луной закатом. Расправляя прозрачные крылья, ты немного приблизил звезды, задев тоску по Земле. Дальше еще одни облака. Сверкающая пыль. Облака мечтающих о жизни созвездий. Нежной мягкостью наполняет крылья солнечный ветер, неся тебя навстречу надежде. Верой, убивающей одиночество, наполняются мысли.
Немного сбивая курс, извиняясь, оборачиваешься на прошлое. Догоняющие звуки радиоволн уверяют тебя, что есть, куда вернуться. А впереди – встреча, и ты ждешь. Не из любви – из любопытства. Предвкушаешь свободный полет двух разных. Разумную игру. Потому постоянно кажется, что вот уже сейчас приветственным клином к тебе идет другая стая. А пока облака и вера в многоликость жизни. Но время идет, и ты привычным движением продолжаешь путь...

Ты заглядываешь себе в чувства сердца. Дед в детстве с уверенностью внушал, что там глаза души. Сердце пульсирует предвкушением. А потом ты смотришь на себя со стороны. Вроде все привычно, только крылья сегодня побольше. Растут. Но ведь было время, когда ты забыл про крылья. Суетой и заботой тебе их заминал городской ритм. Вежливость заставляла прятать крылья, чтобы не задеть такие же других.
Но время пришло, и дед освободил тебя. Он с детства снисходительно смотрел сквозь ручей годов на твои слабые попытки взлета. Как ты подпрыгивал, чтобы приблизить грядущее. Твое надуманное подражание взрослым проявляли уголки его улыбки. Но ты честно пытался картинно взлететь. Да так, чтобы соседи и приятель удивленно сплетнями указывали на красоту подъема и виражи. А потом к этому списку присоседились женщины, сослуживцы, начальник, общественность. И каждая попытка была больней, а надрывный смеющийся звук глоток громче и больше.

Однажды ты уже не смог расправить забитые крылья. Тогда тебе буднично казалось – нет неба, только водяные клубы безразличия. Слезы сверху, подхваченные ветром, льются насмешкой только тебе. Тебя оплакивает Солнце и Луна. Но это не горе – так, обыденное оправдание жизни. Тогда сквозь лабиринт привитых мусорных ценностей дед протянул свое крыло. Он подарил тебе пятнадцатикратный взгляд в небо. И ты увидел другие облака. Страх окутал тебя. Ты запаниковал и ранил расправляющимися крыльями других. Тебе ответили, но было поздно – ты взлетел. И уже взлетая, ты увидел, как дед, мудрой смертью летел навстречу Солнцу.
Играя, ты освоился в ветрах Родины. Ты утешил свое любопытство. Много крыльев ты увидел среди себя. Слишком много крыльев... И тут опять пришла картинность. Ты рвался и плакал над собой. Пролететь свободой, не как все, желание раскрасить свои крылья – это ты получил взамен ходьбе. Ты жаждал не просто отличий – ты жаждал увидеть другой полет. И отголоском совета ты вернулся к памяти о деде. И вновь многократным увеличением облаков ты увидел большее.

Медленной величавостью и провожающим упреком смотрела на тебя черная неопределенность, слегка украшенная звездными крошками. Ты с тягучим ощущением счастья, с любовью принимаешь немой упрек судьбы и расправляешь крылья уже полностью. Разум всегда пытается осилить вкус. Вкус любви, слова и отражения. Дегустация – самый увлекающий процесс твоей памяти. Ты наркотически сравниваешь движения и прошлую частоту биения своего сердца.
Но однажды, коснувшись другого пульса, ты стремишься преодолеть его своей размашистой щедростью. Дар умения отдавать накрывает вкус чувством благости. Пьянея от этого, ты вызываешь легкость крыльев, и они несут тебя выше. Земля в слабой попытке благословения готовит тебя к неожиданности и испытывает чувством тяжести, а потом отпускает. Ты свободен, а в сердце тоска зудит маяком возврата. Тоска – это чувство собственной меры.

Потому ты всегда возвращаешься. Не из страха, не от долга. А лишь потому, что даже у тебя есть мерило мира. Ты точно знаешь, что, только увидев иной полет – может, не на крыльях – ты отбросишь и эту мерность. И не важно, какой он будет – пугающий или стремительный. Это будет иной полет. Ты узнаешь его сразу по лику оставляемых отпечатков. Но пока ты в поисках.
Ты оглядываешься в поисках соратников, догоняющих тебя. Чувство стаи – неодолимый голод. Но стаи в твоем направлении нет. Лишь изредка ты видишь отражение крыльев справа или слева от себя. Раздраженно ты ревнуешь их к надежде быть первым, и тебя сразу отбрасывает назад. Ты успокаиваешься и начинаешь заново.

Дед был прав: я – иной для других и жду иного для себя. Я хочу увидеть и показать Солнцу иной полет. И пока секунды отмеряют километры, а годы пишут мемуары обо мне, я буду в полете. Но меня всегда занимал еще один вопрос. Смогу ли я долететь до Бога? Летит ли Бог ко мне или манящим зовущими криком от меня? Может быть, я гоняюсь за тенью крыла? Или крыло слишком отбрасывает тень?
Забавно думать, что умение летать – высшее наслаждение. Но боль и усталость шепотом настаивают на правоте деда. Он знал, что ответов всегда больше, чем вопросов, а полеты – это пот счастья. Но разве можно остановить того, кто взлетел. И пока нет иного – расправленные крылья мой шанс стать собой.
Порыв возвращает меня обратно. Я вновь вхожу в отбеленную синь. Проношусь сквозь пену эмоций и грозу впечатлений и медленно смотрю на свой мир. И даже найдя другой, я буду стремиться вернуться... в безопасный мир, который создали тебе и где прячется память о деде."

Именно от этих мыслей отвлек Владимира сигнал пришедшего сообщения. Он подумал над вопросом матери "Ты где?". И решительно набрал правду: "несусь на крыльях ветра...". Материнский упрек последовал незамедлительно: "Не напивайся больше. Мы тебя ждем".
Водитель такси предприятия обслуживания населения ООО "Крылья ветра" испугано посмотрел на пассажира, медленно сползающего от хохота. Странный клиент – половину дороги смотрел в небо, а теперь неудержимо смеется. Но ничего, скоро приедем на место, а за ним следующий...

© Ветер Сергеевич Слободин (Veter) Jul 03 2010

Пари.
Действие в четырех частях

Долгое отсутствие в Цитадели, всегда оправдывается сплетнями о своих подвигах.
Конь.

Кошка, сидящая на крыше, отчаянно мечтает о крыльях...
Ей всегда безумно хочется попробовать летучих мышей...

Часть первая – Трагическая.

Как известно, два глупых тела, сброшенные с высоты, по законам физики летят практически равностепенно. Вид сверху на падающих Ветра и Коня был привычен для студента биологических наук, приготовившегося к курсу анатомии. А вид снизу, напротив, неприличен и, учитывая скорострельность ругательств Ветра и обезумевшую пьяную рожу Коня, был даже вызывающим.

– Растопыривай копыта по ветру! Так сопротивления больше, скорость ниже!
– Зато в конце выглядишь глупее.
– Ну, нам уже будет все равно.
– Не скажи, в легендах не пишут, что два придурка упали почти со звезд плашмя о землю, вытянув конечности.
– А как пишут?
– Погибли и прибавляют подвиг.
Оба задумались. Ветер вздохнул.

– А я тебе говорил – не зли Эллери.
– А я не просил тебя меня спасать. Мне нужна была сковородка на часок. Баклажаны пожарить к одному эликсиру.
– Теперь она у тебя, и наши массы равны. Вот лети тут с тобой и разговаривай, и еще неизвестно, кого больше наказали.
– А не надо было на меня заклятий и ограничений по полету накладывать.
– Так ты пьян скотина!? Потому мы падаем!
– Будем считать, что день не задался... Кажись, скоро долетим... Эх, простите вы меня, мои осиротевшие бочонки...
– Не ной, вон, что-то приближается.

Часть первая – Опасная.

Когда на Дракона сверху упал Конь, он даже не подумал остановить свой полет. Конь частенько падал на него, когда напивался в Башне. При этом Конь, складывая картинно вместе все четыре конечности, падал обычно с небольших высот. Например, со стула или, максимум, с высоты бочки. К этому не возможно привыкнуть, но мешать бесполезно. Но странное ощущение, что Конь поднабрал вес и упал неравномерно, приземляясь сначала задней частью, а потом головой, было непривычно. Дракон обернулся и увидел сияющего от радости Коня и испуганного Ветра. Конь весело, как будто это обычная манера встречи, протянул Дракону сковородку.

– Вот, достал. А ты говорил...
Дракон побледнел и стал внимательно всматриваться вверх, ожидая беды, а потом робко спросил:
– А вы собственно откуда?
Ветер понимающе посмотрел на Дракона и, тоже взглянув наверх, ответил:
– Да. Держись брат-рыцарь.

Конь виновато опустил глаза, услышав сверху шум крыльев Эллери.
Дракон начал быстро снижаться и в это момент увидел, что Хозяйка вытащила во двор Мегасковородный Метательный Всепогодный Успокоитель Рыцарей...
– Сговорились, – удрученно сказал Ветер и прыгнул за Конем с Дракона, дав последнему возможность воздушных маневров и сотворения фигур высшего пилотажа.

Часть первая – Земная.

Несколько рыцарей стояли на земле и смотрели в небо. Dalahan отметил неточность приземления Ветра на Дракона.
– Лотадан, надо сказать, что сочиненная тобой баллада не совсем соответствует в мелочах событиям, – начал было Критик.
– Ну как вы прикажете по другому? Я что напишу? Что в последний свой полет Ветер встретился с Драконом пятой точкой?! – впервые перебил его Лотадан.
– Мда, так мы прогорим. Я как советник теневого бюджета Цитадели за это исправление. Комедии всегда идут лучше, – Тень поддержал Критика.

– Ну не скажите, вот не все, – вмешался в спор Strannik, – некоторые анекдоты про Коня мне лично принесли только неприятности от самого Коня. Никто не имеет право заставлять свободную личность рассказывать их более трех раз. А этот варвар, Конь, мне даже спать не давал, все требовал повторить. А потом пошел сам рассказывать, и народ взбунтовался.
Все сочувственно вздохнули и посмотрели наверх.

– Как думаете, кто быстрее выкрутится – Конь или Ветер?– спросил Лотадан.
– Ставлю на Коня, – ответил Критик.
– Я принимаю ставки, господа, – мило улыбнулся Тень и подумал: "Ветер будет доволен барышом".
В это время Хозяйка подумала: "Аферисты! Будет ничья". Потом она запустила первый залп.

Часть первая – Неожиданно окончательная.

Ветер отсчитывал минуты паники Коня. Истерика началась сразу после первой пролетевшей мегасковородки и звуков стремительно несущихся сверху двух драконов.
– Кажется, в это раз я переборщил.
– Ага. А вывод?
– Не связывайся с кухней, там еще есть куча неприятных предметов.

Ветер посмотрел на Коня и понял, что тот протрезвел и готов расправить свои крылья. Если так дальше дело пойдет, то сорвется тонкая комбинация, и Ветру придется оправдываться перед Тенью. Ветер тихонько хлебнул заготовленный напиток. Растущие крылья неприятно щекотали. Но тут было не до комфорта, так как время поджимало. Ветер схватил Коня и уверенными размашистыми движеньями крыльев понес его подальше от зоны обстрела.
Дракон, поняв, что товарищи спасены, а преследование его самого продолжается, тоже решил улететь в сторону от летящих сковородок. Он сделал "мертвую петлю" и пощекотал за хвост разъяренную Эллери. Пока все растерянно смотрели на воздушную игру "Попади в Ветра", Дракон успешно скрылся в своей Башне.

Никогда еще Ветер не видел молящегося Коня. Надо сказать, познаниями своего четверенного подданного о религиях Цитадели и мира Ветер остался доволен. Пролетевшая сковородка выбила все же из рук Ветра Коня, и тот с испугу и трезвости полетел самостоятельно уже на своих крыльях. Слава богу, это произошло низко и близко к лесу, так что рыцаря, стоявшим во дворе Цитадели, это, наверняка, было не видно.
"Только не стоит говорить Коню правду. Самый верный способ испортить отношения – это начать их выяснять. Просто дадим ему компенсацию эликсиром. Надо будет еще вечером зайти к Тени и бурной пьянкой закончить сложную комбинацию, разыгрываемою в течение месяца", – подумал Ветер, переводя удачу в литры.

© Ветер Сергеевич Слободин (Veter) Jul 10 2010

Контрактник.

Ветра не было уже два часа. Переполох был слышен даже на Земле. Шумели все. Особенно возмущались грозовые тучи.
– Как так случилось? Нам через три часа надо молнии рожать, а его нет! Под суд его!
Заведующий полетами птиц нервно сопел и тихо стонал:
– У меня полеты птенцов в Южной части Европы. Что прикажите делать?! Расшибутся ведь все. Это форменный геноцид!
Глава Министерства стихий смотрел на всех и злился. Надо же такое и в последний день работы! Еще вчера он предвкушал, как займется в Управлении делами Небесной канцелярии распределением лотереи "Удача. Выпуск № 216000003002030" среди людей. Он уже в течение ста лет добивался начального допуска для работы с людьми, а теперь его могут сослать в какой-нибудь художественный отдел формирования снежинок...

– Слушайте, я не знаю, где он. Весь инструментарий на месте, а его нет. Мы его ищем, успокойтесь...
В кабинете раздался колокольный звон. Все резко стихли. Глава побледнел, поправил служебный нимб и благоговейно произнес: "Во славу Господа!" В кабинете появился архангел и, оглядев всех собравшихся, спросил у Главы:
– Как дела?
– Ищем.
– Меня просили напомнить вам, – архангел многозначительно посмотрел вверх, – про "свободу воли".
– Как же помним. Обязательно учтем.
– Ну и славно, – сказал архангел и исчез.
– Во славу Господа! – успели вслед сказать хором все присутствующие.

Глава первым нарушил тишину.
– Понимаете, ситуация такая. Вчера у него был последний день. Мы же не думали, что после тысячи лет служения он откажется продлевать контракт. Может, кто из вас хочет на его место? Работа с достойным уровнем обеспечения небесной манны. Кроме того, по выслуге лет полагается признание заслуг, звание в битве при Армагеддоне и верное место в Небесной обители со всеми полагающимися почестями и т.д. Предыдущему вообще святость дали!
Собравшиеся молчали. Тучи начали тихонько плакать. В это время в зал с начало стали прибывать с жалобами руководители всех отделов Министерства стихий, а затем уже подтягиваться представители других Министерств. Дело начало приобретать скандальный оборот.

Вдруг опять раздался колокольный звон и четкий громогласный голос произнес: "Бардак!" Никто не понял, то ли он погрозил, то ли утвердительно описал ситуацию, но жутко и стыдно стало всем. Глава не выдержал и закричал:
– Не шумите, я его найду! Пока сам за него отработаю, а потом его найду.
Он неумело взял стоящее в сторонке оборудование. "Крылья Ветра модель 45090" были легкими и изящными, но, к сожалению, приспособленными для конкретного пользователя. Глава, надевший крылья, был подобен слону, приспособившему к себе крылья орла. Казалось, первое, что сделает Глава, так это с большой высоты камнем уйдет в глубь грунта. Но божественные силы не признавали здравого смысла и ограничений. Глава взлетел и направился с тучами по маршруту гнуть деревья и волнами бежать по траве под блеск молний. Напоследок он подумал: "Кто придумал, что ветер "вольный" при таком фронте предстоящей работы?!"

***

Монотонным пульсом метро успокаивалась новая сущность. Теперь его звали Михаил, и окружающие люди своим спешащим безразличием скорей смешили его, чем расстраивали. Это было не важно. Он стал свободным настолько, что смог позволить себе любовь. Еще какой-то час и он, подстроив случайность, встретит ее. Сколько раз он нежным прикосновением пролетал мимо ее радостных дней в ожидании этой встречи. Неожиданно он ощутил вкус вина во рту и по вагону стал распространяться запах ладана. Они нашли его, но это ничего не изменит.
Появившийся Глава Министерства стихий быстро накинул на себя иллюзию пенсионера и обратился к Михаилу.
– Здравствуй. Ну трудно же тебя найти в Москве.
– Столица, – хмыкнул Михаил.

– Не в столице дело, сам знаешь. Пустые мысли и старые пороки фонят, – возразил Глава.
– Есть немного, но их право.
– Да уж кому в рай, кому в ад – "свобода воли". Может, вернешься?
– Нет. Я свой контракт отработал. Там же четко сказано, после добровольного служения награда – человечность.
– Я понимаю. Но вот как мне-то быть?
– Что, тяжко?
– Очень. Я вот до сих пор понять не могу, как пыльцу разносить. Я как не соберусь – так проблема. Вся физиономия в пыльце, и растения ворчат. Про передвижение песка в пустыне я вообще молчу. Пока каждую песчинку толкнешь, весь уморишься. К тому же с крыльями намаешься, пока хоть какой-то приличный ураган по разнарядке сделаешь.

– Так тут дело привычки. Ты пыльцу не сгребай, ты пчел поддерживай на лету и направляй, а остатки потом донесешь.
– Не могу я, устал, и своей работы много. Поработай пока, приемника не найдем. Очень прошу.
– Нет. Не хочу, у меня ведь теперь свои дела. Люблю я теперь.
– Эх. Опоздал. Раз ты можешь любить теперь уж точно все...
Глава тихо заплакал. Запачканные крылья сложились и обреченно повисли.
– Ладно, пойду я, мне смерч надвигать пора. Главное, не переборщить и не ошибиться. Там из Министерства Судеб четкий список дали.
– Постой,– неожиданно остановил его Михаил.– Можно список посмотреть?
– Ну, по старой дружбе можно. Только быстро, мне уже пора, еще на окраину Москвы сквозь тысячу искусственных технических ветров добираться. Эти "ветряные зомби" меня тоже напрягают. Понаделали вентиляторов, кондиционеров и техники всякой.

Михаил пробежался по списку и вдруг вздрогнул. Она была в самом конце списка.
– Ты можешь ее убрать? – с гневом он схватил Главу за крылья, не давая ему улететь.
– Ты знаешь, что это невозможно.
– Ну, ведь есть исключения! Сделай, и я вернусь.
– Ты понимаешь, от чего отказываешься?
– Да.
Глава исчез и появился через секунду.
– Еле успел. Вот тебе официальное разрешение на Чудо. Только придется срок контракта увеличить до десяти тысяч лет.

Сущность, переставшая быть Михаилом, молча натягивала крылья. В это время раздался колокольный звон. Сердце Главы екнуло, когда он вновь увидел архангела. За все время своего существования это уже трижды. Теперь его точно не повысят.
– Он сам. По собственной воле... – начал было оправдываться Глава.
– Знаю я... – перебил его архангел, – вот только тот, кто себя в жертву принес, не может работать по контракту. Понимаешь, кто он теперь?
Глава еще раз побледнел и от волнения потерял связь с миром. Архангел посмотрел на крылатого и молча продолжил:
– Снимай и сам решай, куда пойдешь и кем станешь. Путь свободен.
– А она?

– У тебя есть заслуженная награда стать человеком, время и лицензия на Чудо. Поспеши, через час ураган будет.
– Кто будет работать?
– Он САМ.
– О, как! А потом?
– А там Он и решит. Все, люби и веруй.
Архангел исчез. Глава тоже поспешил удалиться. Михаил вышел из метро и посмотрел на небо.
"Рай подождет", – подумал он, садясь в такси...
Легкий встречный ветерок сквозь открытое окно машины донес шепот крыльев: "Удачи!"...

© Ветер Сергеевич Слободин (Veter) Jul 16 2010

Волшебница.
Посвещается Nadye

Она размешивала чувства, добавляла щепотки страстей и слегка усиливала вкус. Перламутровым отблеском играли искры отражений, уносящие собой всю горечь былых разочарований в высь. Веселой улыбкой слегка подсластила рецептуру и обернулась к молодому человеку.
– Вот ваше счастье.
– Вы уверены, что оно подействует?
– Шанс есть.

Молодой человек отошел в сторону, выдохнул и залпом выпил предложенный напиток. Потом постоял. Внимательно прислушался к ощущениям и произнес печально:
– Ничего не произошло.
– Конечно! – ехидно отметила Волшебница, – ведь нужен еще один ингредиент "поцелуй Волшебницы".

Молодой человек с предвкушением удовольствия вытянул губы. Волшебница удивленно от него отшатнулась.
– Вы чего?
– Ну, как же? "Поцелуй Волшебницы".
– Так его заслужить надо, – возмущенно проворчала Волшебница.
Молодой человек вздохнул, путь к счастью уже не казался ему столь простым.

Прошло три года. Молодой поклонник Волшебницы не выдержал и тихой ночью произнес:
– Я люблю вас. Среди натянутых струн мира не хватит нот, чтобы мое сердце сполна спело вам. Простите меня и позвольте уйти.
– Куда?
– На поиски достойных вас чудес.
Волшебница молча наклонилась и поцеловала его. Молодой человек обнял свое счастье...

Как-то в один из дней на закате жизни, когда они еще могли гонять солнечных зайчиков по зеркалам, он спросил ее:
– Что ты тогда сварила мне?
– Глинтвейн, – улыбнувшись, ответила Волшебница.
– Это прекрасно, моя звезда, – засмеялся он.
И они помчались собирать звездную пыль, чтобы украсить торт внукам.

© Ветер Сергеевич Слободин (Veter) Aug 16 2010

В фонд поддержки мужского туринира за Дам – Ристалища N10.
Миниатюра

– Еще с древних времен, когда мамонты убегали от обезумевших самцов человека, началось это странное и великое искусство приношение на алтарь моды даров охотников. В некоторые довольно суровые времена этим даже руководили женщины, как, впрочем, и всем остальным. И если признаться честно, с тех пор мало, что изменилось.
– Я протестую, профессор, это намеренная провокация и дискриминация! – возмутилась красивая брюнетка.
– То есть Вы протестуете против того, что только мужчины бегали за мамонтами, или что женщины выглядели человечней мужчин по нашим меркам?
– Нет, я против того, что под руководством женщин все было так плохо! Вы искажаете факты!
– Да что Вы! Я напротив говорю: не было бы этого – было бы ужасно! Вы, кстати, подумайте: с точки зрения языка работа – женского рода, а отдых – мужского. Так что еще вопрос, кто создатель цивилизаций. Настоящий лидер должен быть всегда позади. Это Вам объяснит любой пастух. Впрочем, лекция закончена. Все свободны. Завтра будем рассматривать тему мужчины – герои генетических прорывов и лень, как реактив развития цивилизаций.

Молодой профессор обвел взглядом аудиторию. Он каждый раз умилялся, когда удивлял их темами недавно введенного предмета парадоксологии. Сам профессор в свои сорок лет необычного в жизни уже не встречал давно.
Придя домой, он привычным движением руки подверг казни пачку пельменей. Потом сел дописывать главу своей новой книги.
... Отражением себя оттенил твой лик, Богиня. Верой в слабость без тебя, быт свой опрокинул...
Книга не шла. Это был факт. Он встал. Измерил суетливыми хождениями по комнате размер жилплощади. Условия и метраж, как обычно, от этих манипуляций не изменились. Он вздохнул, лег на диван и мечтательно уставился в потолок. Долго думал и от этого заснул.

Феи смеялись. Легким и загадочным соблазном манили в лес. Она стояла на берегу. Она ждала, и он пришел.
– Ты снова остановился?
– Да. Не пишется. Скучно и банально получается.
– Может, просто не про то?
– Может. Но, скорее всего, не про ту.
– Всегда ждешь другую. Слепой.
– Да, однако...
Но она исчезла.

В дверь кто-то ломился. Стук стоял такой, что тараканы в панике открыто мигрировали к соседям согласно точному плану эвакуации, утвержденному неизвестным начальником Сидоровым в 1956 году. Этот план гордо висел на стенке шкафа в его общежитии и в редкие моменты демонстрировался проверяющим органам. Органы, как и положено всем органам, довольно кивали и уходили, полагая, что их разумная и суровая головная часть, сидящая выше, не станет проверять их проверку.
Он встал, подошел к двери и открыл ее, предусмотрительно надев изумление.
– Ой, извините, я ошибся, – ответил пьяный мужчина.
– Это пройдет, к утру, я полагаю, – философски ответил профессор.

Не спалось.
Набережная дышала весной. Ночь пахла надеждой. Гулял без цели и чего-то ждал. Возвращаясь по дороге, выпил. И тут он столкнулся с красивой брюнеткой.
– Профессор?
– Ик. Я... Извините, я тут с дня рождения спешу... – он стыдливо попытался ее обойти и пуститься в бега.
– Стойте. Нам ведь по пути, можно с Вами пройтись?
– Сопротивляться бесполезно ведь?
– Вернее, бессмысленно.
– Тогда мой ответ будет "нет". Но парадокс в том, что он будет звучать для Вас все равно "да".
– Это естественно. А вы боитесь?

– Нет, я просто не могу понять. Понимаете, я не могу понять женщин. Они изначально не логичны и парадоксальны. Вот, к примеру, зачем выщипывать брови, чтобы их потом нарисовать? Почему они, когда красят ресницы открывают рот? Почему женщины, когда начинают ненавидеть, то потом доходят до состояния любви?
– Ну, ведь логику придумали мужчины, чтобы объяснить нас, женщин, или что-то для нас. При этом, как обычно, не спрашивая.
– Это спорно.
– То есть, это самый любимый аргумент – спор?

Профессор встал. Мысль, которая его поразила, была единственной. И это было необычно. "Я ведь никогда не слышал женщин, по-настоящему слушая".
– Может, вернемся к этому вопросу позже. Я просплюсь. И мы к тому же пришли. И, честно говоря, когда тебя провожает прекрасная дама – это приятно, но как-то неправильно. Принято наоборот.
– В поединке полов мужчина не всегда победитель. Хотя хочет выглядеть именно так. Иногда ему удается всех обмануть придуманными правилами, – улыбнулась она и ушла.

Уснуть не удавалось. Он вспоминал разговор. Аргументировал с двух сторон. Спорил. Но все чаще замечал, что просто представлял, как она бы это говорила.
Утром профессор на лекцию не явился. Он заболел – влюбился.

© Ветер Сергеевич Слободин (Veter c Конем) Mar 02 2009

Великим Начинаниям – Удача и Великие Свершения!
Долгим Походам и Странствиям – Счастливый Исход!
Уставшим Путникам – Яркий Свет и Добрый Огонь!